Последний секрет Парацельса - Ирина Градова

– А почему нельзя воспользоваться помощью Карпухина?

– Для этого нужно ждать ордер, а его нам не дадут, потому что труп пока что не признан криминальным. А криминальным его не признают до тех пор, пока не проведено вскрытие…

– А вскрытие не проведут, пока не получат ордер, – закончила я. – Замкнутый круг какой-то!

– То-то и оно, – согласился Леонид. – Поэтому нам надо управиться без ордера, просто с письменным распоряжением Лицкявичуса, которое он прислал по факсу. Будем надеяться, что ОМР кое-что значит, и тамошнему Главному не захочется проблем. В противном случае, как это ни печально, мы можем снова потерять труп.

Сочетание «потерять труп» звучало бы странно, если бы не известные нам обоим обстоятельства. Я украдкой взглянула на Леонида. Он сосредоточенно вел машину на большой скорости, умело обходя соперников. Меня постоянно удивляло, как этого человека угораздило попасть в ОМР. Вел он себя все так же отстраненно, как и в день нашего знакомства. Кадреску был единственным, кроме меня, к кому Лицкявичус по-прежнему обращался на «вы». Одна только Вика называла его Леней – парадоксально, но факт! Тем не менее, несмотря на странности, я ловила себя на том, что мне с ним комфортно и спокойно.

В больнице, куда направила нас Вика, царили полное спокойствие и тишина – а что еще можно ожидать в половине восьмого вечера? Часы посещений близились к концу, посторонний народ постепенно рассасывался. Главврача на месте не оказалось, что неудивительно, ведь все нормальные люди в это время уже дома и пьют чай с плюшками.

– Ну и что будем делать? – спросила я.

Леонид неопределенно пожал плечами.

– Пойдем прямиком в морг, – отозвался он. – Отдадим запрос Лицкявичуса тому, кого там найдем, и попытаемся заполучить тело.

Как и ожидалось, в морге мы обнаружили только дежурного санитара, немолодого и очень сердитого. Судя по всему, мы застали его в самый разгар работы: рабочий комбинезон, руки в резиновых перчатках, в глазах – возмущение тем, что посмели прервать его кипучую деятельность. Узнав, зачем мы пришли, мужчина энергично замотал головой.

– Ну нет, тело я вам не выдам – нету у меня таких полномочий. Вот завтра с утра приходите, получите добро Главного или хотя бы зава патологией, тогда и забирайте, а я человек маленький, свое дело знаю туго, а чужое на себя не возьму!

Мы с Леонидом переглянулись.

– У нас же есть официальный запрос, – попробовала вмешаться я. – Мы не с улицы пришли…

– Да я и не говорю, что вы с улицы! – развел руками санитар. – Только не мое это дело – тела выдавать, для этого разрешение нужно.

– Да уж, – зло пробормотал себе под нос Леонид, – как кому попало отдавать, так пожалуйста, а как нам, так…

Он не договорил, но все и так было ясно.

– Хорошо, а как нам поговорить с вашим главным патологом? – поинтересовалась я, в очередной раз убедившись, что бюрократия является препятствием лишь для тех, кто пытается действовать согласно букве закона.

– Вон на стене список телефонов, – кивнул санитар в сторону. Проследив за его взглядом, я действительно увидела висящий на стене тетрадный листок, предусмотрительно упакованный в тонкий пластиковый карман во избежание повреждений и загрязнений. – Только здесь домашний, а дома его не будет до понедельника: он на рыбалку с сыновьями поехал. Кстати, Главного тоже до понедельника не ждем.

Я с ужасом осознала, что сегодня и в самом деле пятница, а это означало, что до понедельника мы, скорее всего, тела не получим. Учитывая, как быстро трупы исчезают еще до вскрытия, можно было предполагать, что в понедельник утром нам снова предъявят документ о выдаче тела каким-нибудь родственникам или вообще скажут, что такого не было и в помине!

– Что делать будем? – тихо спросила я Леонида.

– Может, Карпухин охрану предоставит? – предположил он. – Посидят тут, покараулят, чтобы тело не уплыло?

Я задумчиво пожевала верхнюю губу – есть у меня такая привычка, когда я нервничаю, а в последнее время это случается слишком часто. Внезапно мне пришла в голову идея.

– Значит, – обратилась я к санитару, – в наших полномочиях вы не сомневаетесь, просто не можете выдать тело до понедельника?

Мужчина кивнул, видимо, вполне удовлетворенный остротой моего ума.

– А что, если мы проведем вскрытие прямо здесь и сейчас?

Леонид, широко распахнув глаза, уставился на меня, равно как и сам санитар, явно не ожидавший такого поворота событий.

– Как это – здесь? – пробормотал санитар. – Без патологоанатома?

– Вот патологоанатом, – ткнула я пальцем в Леонида. – У него имеются соответствующие документы, у нас есть разрешение на вскрытие. Если вы не можете выдать тело нам на руки, то, я так понимаю, никаких препятствий к тому, чтобы мы провели вскрытие прямо здесь, в вашем присутствии, не существует?

Санитар беспомощно переводил взгляд с меня на Кадреску и обратно, пытаясь сообразить, как ему поступить.

– Послушайте, – решил поддержать меня патологоанатом, – если вы будете упорствовать, я обещаю вам большие неприятности: дело может стать уголовным, и тогда вам придется разговаривать уже не с нами, а с людьми в форме, а это, сами понимаете, занятие не из приятных!

Санитар сдался. На его месте я бы тоже сдалась: зачем такие проблемы? Разве в его обязанности входит грудью защищать покойников? Кто отблагодарит его за такую самоотверженность? Опять же, бумаги у нас в порядке, значит, с него и взятки гладки!

– Ладно, – нехотя пробормотал мужчина. – Делайте.

– Отлично! – бодро сказал Леонид. – Схожу за инструментами.

– Вы что, их с собой возите?! – удивилась я.

– Так, на всякий случай, – скромно ответил Кадреску.

– Да есть же инструменты! – возразил санитар. – Полные ящики…

– Я, батенька, чужими не пользуюсь, – назидательным тоном объяснил патологоанатом. – Слыхали когда-нибудь о музыкантах, берущих гитары или виолончели напрокат?

Сравнение показалось мне слегка надуманным, но я ничего не сказала: возможно, Леонид и в самом деле Бетховен в своей области. Он возвратился через несколько минут, а санитар, которого, кстати, звали Михаилом, тем временем выкатил накрытое простыней тело покойного. Судя по запросу Лицкявичуса и надписи на бирке, закрепленной на большом пальце ноги, при жизни его звали Олегом Ракитиным.

Терпеть не могу морги, несмотря на то, что они являются, наверное, одними из чистейших мест среди всех учреждений. Я где-то слышала, что предприимчивые российские торговцы, по договоренности с работниками моргов, порой хранят в них овощи и фрукты, например бананы и помидоры. Честно говоря, кормят нас чем попало, но мне ни за что не хотелось бы отведать подобный продукт. Хотя кто может поручиться, что я уже не употребила полтонны таких? Сильный, резкий запах формалина, который ни с чем на свете не спутаешь, всегда вызывает у меня приступы тошноты, а местный холод, предвестник кладбищенского, не оставляет никаких иллюзий в отношении того, где именно ты находишься. С самой юности, когда еще училась в меде, я ненавижу морги. Думаю, даже те, кто вынужден здесь работать, вряд ли признаются в любви к этому месту. Или, может, я неправа?