Короли городских окраин - Валерий Георгиевич Шарапов

Он давно уже продумал, как будет взбираться наверх. Легко запрыгнул на крышу подвала, дотянулся до окна первого этажа, подтянулся и встал на подоконник. Приставными шагами перебрался до правого края окна, схватился рукой за нижнюю перекладину пожарной лестницы. Мгновение – и вот он уже переставляет ноги по ступенькам. Добравшись до крыши, Колька прошел по покатой черепице ровно до того места, под которым чернели вожделенные окна пустующей квартиры. Спрыгнул на балкон пятого, перевесился через край, повис на руках и запрыгнул на балкон ниже. На все ушло менее двух минут.

Колька огляделся, успокаивая сбившееся дыхание. Ни одна шторка в окнах не колыхнулась. Никто ничего не заметил. Все было тихо.

Он вынул из-за пазухи и натянул на руки перчатки. Только после этого достал складной ножик и поддел штапик с наружной стороны форточки. Продел нож в щель и провел снизу вверх. Защелка легко поддалась, и форточка приоткрылась. В следующее мгновение Колька ввалился на подоконник внутри квартиры. Нога задела тяжелый цветочный горшок, рассыпав землю. Парень чертыхнулся, спрыгнул на пол, прошел по квартире и открыл входную дверь. На пороге уже стояли Забодало и Давилка. Они вошли и тихо притворили за собой дверь.

Теперь можно было на минуту расслабиться и оглядеться.

– Икряная хата! – с восхищением выдохнул Забодало.

– Будет чем поживиться, – согласился Давилка.

Даже в темноте квартира радовала глаз своим изобилием. В большой комнате, по всей видимости, зале, по правую руку располагался диван на гнутых ножках с кручеными подлокотниками и витиеватой расцветкой обивки. Над ним в полстены красовался большой ковер с красными маками. В углу – журнальный столик, на котором небрежно лежала газета «Известия» и стояла вазочка с конфетами «Красная Шапочка». С левой стороны из стеклянных глазниц массивного серванта посматривала на непрошеных гостей хрустальная посуда, с трудом умещавшаяся в отведенном ей месте. Сверху стояли два бюста – Ленина и Сталина – и почему-то пасторальная пастушка в легкомысленных оборках. Рядом массивный письменный стол, украшенный большим глобусом. Но всего великолепнее была люстра – огромная, богато украшенная стеклянными висюльками под хрусталь.

– Втыкай глубже, бери больше, кидай дальше, пока летит – отдыхай, – скомандовал Давилка. Это стало сигналом к началу действий.

Забодало стал открывать по очереди все дверцы серванта и перекладывать ценное содержимое в мешок. Михан первым делом подскочил к письменному столу, где на бархатных подушках отливали мягким блеском необычные ордена. Золотой крест с изображением воина на коне, еще один серебряный на широкой черной ленте, несколько медалей и большая звезда в россыпи мелких камней. Давилка небрежным жестом смахнул награды в свой мешок вместе с бархатными подложками. После этого домушник принялся за ящики письменного стола.

Колька еще немного постоял, переминаясь с ноги на ногу. Правой рукой он нащупал за пазухой приготовленный мешок, подумал о Светке, которой досталось от пацанов и которая сидит теперь на одних сухарях, потом решительно прошел на кухню.

Сначала он принялся за комод. Но брал не все подряд, честно оставлял часть продуктов хозяевам. Им тоже надо было чем-то питаться: месяц только начался. Колька складывал в мешок баночки с крупой, сахаром и солью через одну. На нижней полке, в дальнем углу, обнаружил четверть мешка муки. Подумал, принес из зала лист газеты, свернул из него кулек и отсыпал муки почти доверху. Тщательно завернул и взвесил в руке. Маловато вышло. Проделал то же самое с другим листом газеты и, удовлетворенный, отправил добычу в мешок.

Покончив с комодом, подошел к холодильнику и потянул за ручку дверцы. От открывшегося изобилия засосало под ложечкой. Две палки колбасы, сыр, сливочное масло, кастрюля густого, наваристого борща, три банки тушенки и одна с бычками в томате. Здоровый кусок сала, завернутый в газету, источал заманчивые ароматы чеснока и специй. Но больше всего поразили Кольку давно забытые, словно ископаемые из далекой довоенной жизни, маленькие баночки с красной и черной икрой. Парень ошарашенно смотрел на две шайбочки с надписями «Икра кетовая» и «Икра зернистая осетровых рыб» и, словно глядя со стороны, отмечал, как у него сводит живот, а рука с мешком мелко подрагивает.

Тут его словно сорвало. Закусив губу и зло прищурившись, Колька с остервенением, без разбора, стал ссыпать содержимое холодильника в свой мешок. Он уже не думал о том, что до выдачи новых карточек ждать почти целый месяц. Не задавал вопроса, где хозяева ограбленной квартиры найдут себе другие продукты. Сумели же они найти эти маленькие баночки, когда вся страна голодала. Когда Яшка и Андрюшка в разрушенном после бомбежки доме в золе от костра запекали по две картофелины на брата в день и съедали их прямо с кожурой. Когда у маленькой девочки Светы среди бела дня шпана отбирала продукты, купленные на месяц… Такая обида взяла Кольку, что на глаза навернулись слезы.

Последнее, что он смог уместить в мешок, – это здоровый кусок свиной грудинки, добытой из морозилки. Собрав верхний край мешковины в горсть, Колька приподнял свою ношу – тяжело. Вернуть бы часть в холодильник. Но ему так не хотелось оставлять хоть что-нибудь зажравшемуся штабисту с женой. Он решил оставить все как есть.

– Малыга, сюда иди!

Выглянув в зал на зов Михана, Николай увидел, что Забодало все еще шарит в ящиках стола. Давилки не было видно. Закинув мешок на плечо, Колька вышел в коридор и заглянул в приоткрытую дверь. Он перешагнул порог и увидел платяной шкаф. На полках таких шкафов хозяева часто хранили деньги, завернутые в газету и перетянутые бечевкой.

Створка шкафа была распахнута. К внутренней ее стороне приделано зеркало, в котором отражались блестящие металлические шары кровати-полуторки и напряженная фигура Михана.

Колька вздрогнул. Он отчетливо услышал скрип пружины. Словно кто-то повернулся на кровати. Лоб моментально покрылся холодной испариной, сердце замерло в груди. Парень повернул голову на звук и обомлел. На широкой кровати из-под одеяла выглядывало перекошенное испугом иссиня-желтое в лунном свете лицо старика. Левый уголок губы и левый глаз его были опущены, словно готовые расплакаться. Правая же сторона выражала изумление и страх. Старик дергался в попытках пошевелиться, но, видимо, не мог. Широко раскрытые выцветшие глаза смотрели на Кольку не мигая. Парень не мог оторвать от них взгляд. У него похолодели кончики пальцев.

В следующий момент он увидел, как Давилкина рука вонзила заточку в горло деда. Кровь брызнула на белый манжет рубахи. Михан ждал, когда потухнет жизнь в глазах старика, а тот все смотрел и смотрел белесыми глазами прямо в чужую душу. Колька бросился,