Фазовый переход. Том 1. Дебют - Василий Звягинцев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Не вдаваясь в подробности, скажу, что затея увенчалась полным успехом. Включая один непредусмотренный штришок. Который при должном внимании можно было подсмотреть в природе, кою они столь усердно копировали и изменяли. Мичуринцы-лысенковцы![36]
Штришок этот называется – половой диморфизм. Если совсем просто (даже я это знал без всяких биологов) – в живой природе существует такое явление, как отличие самцов и самок одного и того же вида, иногда не слишком значительное, чисто внешнее, как у льва и львицы, павлина и павлинши, а иногда просто разительное, например, у некоторых видов пауков. И по размерам, и даже по внутреннему устройству и поведенческим признакам.
Вот и наши селекционеры-дуггуры что-то такое сотворили со своими наследственными механизмами, почти по сакральной фразе, использованной Стругацкими как пример наукообразного абсурда: «Рецессивная аллель влияет на фенотип, только если генотип гомозиготен». На самом же деле это просто пример лемовского металанга, языка высшего, по сравнению с общеупотребительными, уровня, и чтобы адекватно донести эту простенькую истину до человека с полным начальным образованием, потребуется минимум несколько суток. Именно адекватно, потому что попросту перевести сию премудрость не так уж трудно: «подавленные, в том числе и вредоносные врожденные, качества проявляются в потомстве только при близкородственном скрещивании». Или как-то так.
В общем, они так перепутали свои «аллели», что при заданном «генотипе» начали получаться бог знает какие «фенотипы». Очевидно, где-то очень глубоко, даже у человекообразных, запрятан ген этого самого деморфизма, а если его активизировать, да еще и стимулировать в нем неконтролируемую мутагенность…
Одним словом, добившись у мужских особей всех запланированных свойств и качеств в «фенотипе», они что-то такое напортачили в самой глубине X– и Y-хромосом, отвечающих за пол особи и имеющих еще другие, до конца человеческой наукой не проясненные свойства, что вместо нормальных девочек у них начало рождаться невесть что. Ни в сказке сказать, ни пером описать!
«Самки» (рука не поднимается написать – «женщины») дуггуров превратились в некий «исходный» типаж «хомо сапиенс» – что-то вроде австралопитеков и с таким же примерно уровнем интеллекта. Но вполне способные к репродукции.
И сколько-то там десятков тысяч лет назад господа дуггуры оказались в чрезвычайно неприятной со всех точек зрения ситуации. Чтобы не сгинуть с лица Земли, писаным красавцам микеланджеловских и фидиевских статей приходилось использовать для размножения почти что обезьян. Эстетически это малоприятно, да и какое нормальное цивилизованное общество можно построить при этом самом деморфизме? Пришлось создавать особую «женскую субкультуру», внутри которой их самки могли существовать комфортно (в своем понимании), не мешая при этом «высочайшим» радоваться жизни в своем кругу.
Да вдобавок мальчики, рождавшиеся у дуггурлянок («высочайшие» обязаны были, в качестве повинности как бы, своих самок регулярно оплодотворять для элементарного сохранения «социума»), в 30-40 % внешне полностью отвечали требованиям «канона», но уже в третьем поколении начинали демонстрировать явственные признаки деградации, приобретая все более конкретные черты своих родительниц.
Расу дуггуров от деградации и исчезновения спасло открытие методик проникновения в параллельные пространства, где с мономорфизмом было все в порядке. Более того, писаные красавцы и атлеты «высочайшие» не только производили неизгладимое впечатление на еще очень малокультурных человеческих дам, но и потомство от их связей с «дочерьми человеческими» получалось идеальным. Но опять же – только мальчики. Девочек землянки рожали вполне аналогичных самкам дуггуров. Отсюда, наверное, и пушкинское – «Родила царица в ночь не то сына, не то дочь, не мышонка, не лягушку, а неведому зверюшку».
Таким образом вся дуггурская цивилизация уподобилась самолету. Тот летит, пока есть в баках бензин или керосин, эта существует при постоянном притоке «инопланетного» женского генофонда.
Вот и сложилось с течением времени совершенно чудовищное, на наш взгляд, дуггурское жизнеустройство.
Красавцы «высочайшие», подавляя отвращение (а может, и с удовольствием, откуда нам знать?), продолжали регулярно спариваться со своими обезьяноподобными «законными супругами», те старательно ежегодно рожали, пополняя национальный генофонд и поддерживая общую численность гуманоидного населения.
Если бы не сложилась такая система, через несколько поколений раса дуггуров просто исчезла бы. Распалась на меньшинство, превратившееся в обычных землян, и несколько переходных метисных форм, неумолимо скатывающихся к обезьяноподобию. Перекос в любую сторону вызвал бы мгновенное по историческим масштабам крушение цивилизации.
Чтобы продолжать балансирование на «лезвии бритвы», в их обществе существовало огромное количество правил, обычаев, запретов и прецедентов, бытовых и юридических, регулирующих абсурдную в принципе систему.
Так, например, разные категории «мыслящих», «пятерочников», «полумыслящих» получались или из генетических отходов «высочайших» (ну, вроде как у землян рождаются дауны, дети с ДЦП и прочими генетическими отклонениями), или в результате полноценных браков (а также и инцестов) внутри низших каст.
В общем, голову сломаешь, если начнешь разбираться в деталях.
Мы и не стали, пока странствовали по чудесным феодам вполне великолепных феодалов. Граф, скажем, Бриан де Буагильбер из относящегося к четырнадцатому веку «Айвенго» никогда бы не смог нам обеспечить такого комфорта, как, условно говоря, «высочайший граф», лорд или просто «владетель» северной части «нашей» Бразилии (от Амазонки до Карибского моря) по имени Мазввлитананга.
Несмотря на с трудом произносимое имя и высокую степень суверенности, он со всем почтением отнесся к рекомендациям сопровождающего «товарища» держаться с нами запросто и немедленно проявил столько радушия и откровенности, что сразу же вспомнился колоритный барон Пампа, дон Бау-но-Гатта-но-Суруга-но-Арканара, кажется…[37]Не такой здоровенный и грубый, как в книге, но эмоционально брат-близнец и ему, и Портосу.
Этот самый граф или герцог спокойно выпил с нами настоящего ирландского виски из наших запасов, ответив подобием вина из своих подвалов, а потом, в должной стадии алкогольной интоксикации, Виктор Скуратов задал ему вопрос, даже два на самом деле, но сначала о первом.