«Орловщина» — восстание в Белом Крыму, 1920 - Юрий Викторович Зеленин

в этот момент я могу сказать очень мало — она, видимо, не имела достаточных средств, потому что ограничилась одними прокламациями и не смогла объединить рабочих для выступления в помощь фронтовым атакам».

Вспоминает участник событий — «Отдельная тракторная 5-дюймовая батарея следовала эшелоном из Севастополя в Джанкой. На рассвете, прибыв в Симферополь (я был караульным начальником ефрейторского караула при орудиях на платформах), наш эшелон был окружен группой около десяти мотавшихся солдат в разных формах во главе с вольнопером с красными погонами и белым кантом. Этот юноша заявил, что мы арестованы и что они — Симферопольский полк кап. Орлова. Я заметил ему, что это глупость — нас 130 человек при 4-х орудиях и 2-х пулеметах. В результате разговора появившегося орловского офицера с нашим командиром батареи, мы простояли целый день в Симферополе при оружии, а ночью орловцы исчезли. Рано утром прибыл на вокзал бронепоезд „Солдат“ и около взвода Ольвиопольских улан, а мы вечером двинулись далее на Джанкой.» Офицер-телеграфист, освобожденный и принявший опять аппараты, сообщает дальше: «Мы соединили все провода и доложили ген. Слащеву о нашем прибытии. Вечером около 5 часов вошел Орлов в сопровождении другого капитана-марковца, мне незнакомого, и просит вызвать ген. Слащева. Очень быстро у аппарата был Слащев и передал следующее: — Кап. Орлову. Освободить всех арестованных, о чем мне доложить, а самому немедленно прибыть ко мне в Джанкой. Точка. Слащев. — может быть, мне это показалось, но лицо у Орлова изменилось. Они быстро ушли. Около 8–9 часов вечера ген. Слащев вызвал Орлова к аппарату. Было передано: — Донесения об освобождении не имею. Если до 10 часов его не получу — я с конвоем выезжаю из Джанкоя и ген. Май— Маевский из Севастополя с отрядом в Симферополь. Точка. Слащев. — Орлов молча принял сообщение и ушел из телеграфа.» Орлов освободил всех арестованных, но, не исполняя приказания ген. Слащева явиться в Джанкой, решил с отрядом покинуть Симферополь. «Было темно, — рассказывает кап. И., — когда приехал губернатор и сообщил, что Орлов уходит из Симферополя и просит ему не мешать. Вскоре прибежал мой младший брат (ему было лет 16), который был у Орлова, и сказал, что Орлов с батальоном уходит по направлению на Алушту и что люди постепенно уходят из строя.» Офицер-телеграфист продолжает свое сообщение: «Около 10 часов я пошел посмотреть, что делается в Европейской гостинице. Подъезд был освещен, а кругом темнота. Подходя к зданию, я видел нескольких человек выходящих из дверей и быстро скрывшихся в темноте. Один из них, мой знакомый, на мой вопрос: что нового? — ответил, что они сами ничего не знают, командный состав растерянно ходит из комнаты в комнату, на наши вопросы не отвечают; единственно — некоторые сказали, что скоро мы выступим, куда — неизвестно. Начали мы колебаться, когда увидели, что караула у входа больше нет — видите, что происходит. В городе было совершенно тихо, ни одного выстрела».

Молодой доброволец, бывший в отряде, ночевал в эту ночь дома, и когда на другой день утром явился со своим приятелем в Европейскую гостиницу, все там было пусто, внутри никого, разбросаны вещи, бутылки и прочее.

Ночью, как говорилось раньше, князь Романовский возвратился в Симферополь из Джанкоя, и князь так сообщает о своем приезде и дальнейших шагах:

«На вокзале встречает меня Дубинин… Он старается „любезничать“. Его присутствие, конечно, показалось мне подозрительным. Никаких приветствий; выйдя на площадку, устроенную перед вокзалом, — никого, ни извозчика, ни автомашины… Дубинин: „Разрешите доложить“… Я: „Ступайте впереди меня“. Для большего „удобства“ я поудобнее сжал в правой руке мой верный Кольт, не вынимая его из кармана…

Кругом — холодно и много снега, и никого, ни одной живой души!.. Думаю: „не зевай — все может случиться… справа и слева деревья и кусты… не зевай“.

Протопав довольно долго, мы, наконец, все в том же „строю“ подошли к Европейской гостинице… Вошел… Страшная винная (и иная) вонь. Дежурный офицер, шатаясь, протягивает мне руку, не рапортует… „Орлов, — говорит он, — в своем кабинете“. Я: „Немедленно приведите помещение в порядок… и подтянитесь“… Иду наверх, в первый этаж, к Орлову…

Вхожу… У письменного стола сидит Коля Орлов. Сидит с опущенной головой и, увидев меня, вскакивает… Я: „Что вы наделали?“ Орлов: „Да, я только теперь понял“… Я: „Нечего понимать. Вы хотите погубить наше дело. Не удастся!.. Сидите здесь и ждите моих приказаний — не смейте уходить“. Выхожу… Внизу и подъезда шум и гам… На дворе — вижу собраны роты… Увидев меня, командуют „смирно“… Я: „Господа офицеры ко мне“… Меня окружают… И вот что я им говорю (помню почти дословно): „Г. г. офицеры! Вы знаете, что произошло и что происходит… Наша армия отступает… Единственное убежище ее — Крым. Происшедшее же здесь разрушает наше дело; Армия и Россия в опасности. Держитесь крепко на своем посту, соблюдая дисциплину и порядок, в каждом вашем деле… Установите непосредственную связь со мной… Старшему из вас вступить в командование!“…

В этот момент подбегает „некто в сером“ и сообщает, что у прямого провода из Бахчисарая ген. Май-Маевский просит к аппарату. Я отправился на телеграф. „У аппарата ген. Май— Маевский“… Я назвал себя и добавил: „В городе все спокойно, жду распоряжений из Джанкоя“… Ген. Май— Маевский: „Рассчитывайте на меня, я в двухчасовой дальности от вас“. Распрощались. — Почти бегом возвращаюсь к группе офицеров, с которыми прервал разговор… Кто-то из них бежит мне навстречу и сообщает, что Орлов, Дубинин и несколько других его друзей… удрали, вероятно, на Алушту… Картина менялась…

Утром ко мне приехал полк. Городыский, судебного ведомства. На мой вопрос: „Дознание?“ — он поспешил ответить, что ему необходимо знать, как и в какой последовательности прошли события этой ночью. Я рассказал все подробно, полковник поздравил меня, сказав, что все могло бы кончиться много хуже — и для меня лично, и для всего гарнизона Симферополя. Конечно, мне не трудно было согласиться…»

На вопрос князя: «Что вы наделали?» — Орлов ответил: «Да, я только теперь понял». Дальнейших объяснений не последовало — что он понял. Понял ли он безрассудность его выступления в тот момент или, вообще, безрассудность всего затеянного им бунта? Однако, ему грозило неминуемое столкновение с войсками ген. Слащева, и Орлов отступил.

Он понял, очевидно, что вооруженное столкновение в этот момент спасти его не сможет. Орлов с незначительной частью отряда