Мы - драконы - Тала Тоцка

Одна мысль, что она будет каждый день видеть Алентайну, знать, что амир каждую ночь делит с ней ложе, что его тело навсегда принадлежит другой женщине, заставляла ее внутри корчиться от боли. Она не могла сказать это амиру, говорила что-то другое, сама не понимая что и опомнилась лишь в его пылких объятиях на брошенной на пол шкуре турона.

Как же он любил ее тогда там, в гостевом доме на полу у камина! Тона вышла замуж за Абидала молоденькой девушкой и за столько лет брака даже подумать не могла, как сладок может быть этот самый брак в супружеской спальне. Абидал был таким робким и ненавязчивым, что порой она месяцами не выполняла свой супружеский долг и втайне рада была этому несказанно.

Неловкость, стыд и желание, чтобы все поскорее закончилось — вот, что испытывала Тона в супружеской постели, а там у камина на нее обрушился такой поток требовательной нежности и напористых ласк, что она сама не своя сделалась. И кричала, и стонала, и хваталась за плечи, спину, могучую шею и сама целовала его лицо, запуская пальцы в жесткие волосы, влажные от пота.

А потом под утро, когда Эррегор, утомленный пылкостью ночи, уснул беспробудным сном, она плакала, гладила его плечи и целовала бугристые мышцы, понимая, что никогда не быть ей больше с этим восхитительным мужчиной. Потому как близость с ней выхолащивала его дотла, изсушивала и изнуряла. Нет в ней илламы ни капельки.

А значит держаться от таких, как она великому амиру следовало как можно дальше и даже в любовницы она ему не годилась. Близость с женщиной должна наполнять, одарять той живительной силой, которая так нужна Огнедышащим, а что она может дать ему — пустой, бесполезный сосуд?

Тона ничего этого ему не сказала, лишь прятала глаза и просила прощения за то, что поддалась искушению и не смогла устоять перед великим амиром и старалась не смотреть в потемневшие от гнева глаза. Она уж думала, что он задушит ее, когда Эррегор схватил ее за плечи и потребовал сказать вслух, что она не любит его и он ей не нужен совсем и Тона, глотая слезы, послушно повторила все слово в слово.

До сих пор перед ней стояло окаменевшее от гнева лицо и потухший взгляд, и сердце каждый раз пронзала острая боль, когда она вспоминала, как Эррегор выпустил ее из рук и, ни слова больше не обронив, ушел к лесу. Он ни разу не обернулся и через несколько минут лишь черная точка высоко в небе напоминала ей о жаркой безумной ночи на туроновской шкуре…

— Что вы здесь делаете, сенора?

Хвала Небесному Богу, молодой девин пришел в себя и открыл глаза! И не только открыл, а и попытался приподняться на локте, но тут же со стоном повалился назад на подушки.

Тона бросилась к нему и чуть ли не насильно влила несколько ложек отвара, восстанавливающего силы, и только потом позволила Расселу говорить.

— Вам стало нехорошо, мэтр Северин, я вызвалась помочь уважаемым девинам, поскольку обряд сияния еще не закончен.

— Нехорошо? — Северин снова приподнялся и Тоне пришлось насильно укладывать его обратно. — Да я чуть не сгорел, тьма забери этот первородный огонь! Что это вообще было?

— Даже не знаю, что и думать, мэтр, это вы у нас ведающий, а я об илламе и знаю-то так, понаслышке, — Тона поправляла подушки под Расселом, говорила нараспев и старалась избегать пристального, изучающего взгляда королевского девина. Ох, какой же цепкий и недоверчивый у него взгляд!

Она, конечно, умела приврать при случае, но то ли дело безобидный простодушный Абидал, и совсем другое этот умный, проницательный молодой мужчина.

— Но король говорил, вы можете видеть илламу, — не отставал Рассел, а Тона готова была провалиться вниз, прямо на головы королевских гренадеров. — Вы не заметили ничего необычного?

— Я если и вижу, то одни только всполохи, мэтр Северин, — она старалась не выдать своего смущения, — у вас во время обряда я ничего не увидела. У Иви иллама оказалась очень сильной, может от нее вы и загорелись…

— Если бы, — Рассел все же попытался сесть и Тона поспешила ему на помощь. Теперь он полулежал на высоких подушках и смотрел в потолок. — Но в том-то и дело, что сам обряд сияния это магический обряд, когда иллама, скрытая в девушке, находит выход наружу, а девин, который проводит обряд всего лишь освещается ней, понимаете, сенора Верон? Как магический светильник, который передает свет от магического источника. А я загорелся как тряпка, пропитанная маслом араги. Знаете, в каком случае это могло случиться?

Тона замерла и натянулась тетивой, сжимая в руках мягкую салфетку, которой собиралась промокнуть влажный лоб девина.

— Откуда же мне знать, мэтр, я совсем никакого понятия не имею…

— Если на магический призыв илламы Ивейны отозвался мой первородный огонь и устремился к своему источнику. Меня поджег мой собственный огонь, Тона. Который таинственным образом я получил от вашей дочери. Вам по-прежнему нечего мне сказать, сенора?

Тона в страхе обернулась и наткнулась на подозрительный, неверящий взгляд Рассела, буквально впечатывающий ее в толстые стены. Она подошла к постели, положила салфетку на лоб девина и, стараясь казаться спокойной, с достоинством произнесла:

— Я не знаю, что вам ответить, мэтр Северин, мне неведомы такие тонкости. Раз вам лучше, с вашего позволения я пойду и позову остальных девинов…

Ее руку схватили сильные пальцы и сжали так, что она только охнула. Рассел потянул ее к себе и ее глаза оказались прямо напротив его горящих, как то самое масло араги, глаз.

— Тона, целых шестнадцать лет я не могу вспомнить ни свое имя, ни свою семью, ни откуда я родом. Я помню лишь, что меня подобрали бродячие актеры, год я устанавливал декорации и помогал им, а когда приехал в Леарну, захотел здесь остаться и поступил в услужение к мэтру Ингару. Все это время я изучал илламу и понял, что мой первородный огонь дан мне не с рождения, я наделен им иначе, чем другие люди, но Небесный Бог, как могло быть, что я получил его от девчонки, на шестнадцать лет меньше меня? Тона, Тона, — он цеплялся за нее и она как ни старалась, не могла высвободиться из этих крепких сильных рук, — помоги мне! Сжалься, скажи, ты же знаешь, скажи мне, кто я, как я связан с вашей семьей?

Тона перестала вырываться и устало опустилась на край постели Рассела. Он смотрел на нее с такой болью, что у нее не хватило духу лгать дальше, но и правду она сказать не могла.

— Я не знаю, Рас, — тихо сказала она и тот выпустил ее пальцы, — у вас на самом деле одна иллама, я сразу это увидела по цвету пламени, и источник ее в Ивейне, а не в тебе.

Она подняла одну из повязок и легонько провела кончиками пальцев по розовому следу, оставшемуся от ожога.

— Этот пожар опустошил тебя, Ивейна на моих глазах прикоснулась к тебе и ее иллама полилась в твои раны. Мы сами не знаем, почему. И ты сам исцелил себя, Рассел.

Повисла звенящая тишина и Тона поспешила продолжить.

— Я не могу рассказать тебе все, Рас, это не моя тайна. Я ходила к колдунье, на Ивейне лежат сильные чары, которые могут убить ее. Моя девочка ни в чем не виновата, но ей может грозить опасность. Все, что я могу сказать тебе, ты никак не связан с нами, Рассел Северин, я клянусь тебе в том, что на моих глазах не произошло ничего такого, что я могла бы утаить от тебя. А что было до меня, я не знаю, — она подняла на ошеломленного девина глаза и устрашилась той боли, что переполняла его взгляд. Сердце Тоны защемило и она отвела с его лба спутавшуюся прядь. — Будь с ней рядом, Рас, помоги ей. Защити мою девочку и тогда ты сам все узнаешь о себе. Небесный Бог и его Пресветлая Матерь не оставят тебя, а я буду молиться им за вас обоих.