Пчелы - Лалин Полл

– Кому?

Но Флора уже знала ответ, поскольку до нее донеслись раскатистые, хмельные голоса самцов, и она ощутила сильный запах из зала Трутней.

В улье имелось два таких мужских салона, оба были устроены для удобства Их Самостей. Один располагался на верхнем уровне рядом с Сокровищницей и залом Продувки, другой – на этом, самом нижнем уровне, около взлетной доски. Это были комнаты отдыха, где трутни набирались сил и куражились, всегда в компании молоденьких пчелок, готовых исполнить любое их желание, под надзором наиболее дипломатичных пожилых сестер.

Когда Флора и Ива приблизились к двойным дверям, они услышали бравурные требования еды и нектара, перешедшие в одобрительный рев, стоило им войти с подносом. Не успели они поставить его, как трутни принялись крепкими руками разбирать пирожные и цветочный хлеб, так что они просто стояли и ждали, пока на подносе остались одни крошки.

– Они сегодня летали на далекую Конгрегацию, – шепотом сообщила смотрительница Сестра Первоцвет. – И одного из них выбрали. Теперь остальные объедаются, чтобы поднять свой дух.

– Нектар! – прокричал трутень со скамейки.

– Хлеб! Горячий и сладкий, как бутончик следующей принцессы!

– Ох, Ваши Самости, прошу вас! – Сестра Первоцвет всплеснула четырьмя руками. – Разве могут эти неученые домашние пчелы разуметь такой язык? – Она повернулась к Флоре и Иве. – Быстро: каких-нибудь мазей для Их Самостей. Их надо расслабить, или они слопают весь улей.

Флора с Ивой отправились на склад провизии, замусоренный остатками сдобных изделий и прочими отбросами. Ива жадно набросилась на остатки, а Флора стояла на месте. Дрожь прошла по ее животу, и она сдержала вздох боли.

– Говорят, полевки совсем обленились, – пробормотала Ива, – поэтому мы всегда голодаем.

– Но это не так на самом деле. – Флора от возмущения даже про боль забыла. – Я видела сегодня полевок, разучивавших в танце новые маршруты, и ты бы так не говорила, если бы посмотрела на их раны и шрамы. И они при этом летают.

Ива пожала плечами:

– Я только говорю, что слышала.

Она вышла с миской массажного притирания. Как только она удалилась, Флора согнулась и стала глубоко дышать, пока странное ощущение боли не прошло. Затем она выглянула в зал. К своему смятению, она увидела щеголеватую фигурку Сэра Липы, разговаривавшего с Сестрой Первоцветом. Было слишком поздно, когда она попятилась.

– Эй, ты, – позвала ее Сестра Первоцвет. – Ты кому прислуживаешь? Его драгоценная Самость требует к себе внимания.

Молясь, чтобы ее отполированные ноги и напомаженный мех скрыли правду, Флора взяла миску и пошла вперед.

Сестра Первоцвет неодобрительно втянула воздух:

– У тебя весьма необычный запах, почти как у уборщицы…

– Сэр Липа! – Флора сделала аккуратный книксен. – Простите мои прошлые ошибки, я прошу позволить мне поухаживать за вами!

Другие трутни разразились смехом:

– Страшненькая, но проворная, Липа. Лучше, чем ничего.

Он скривился, глядя на Флору:

– Ах, это ты! Дерзкое создание!

Глаза Сестры Первоцвет забегали между ними:

– Мне прискорбно слышать это – я уверена, мы найдем для Вас кого-нибудь получше, Ваша Самость…

– Нет, нет, эта мне как раз сгодится. Уйди! – Он помахал рукой на Сестру Первоцвет, затем расставил ноги пошире и выпятил перед Флорой грудь. – Мое мужество больше тебя не пугает?

– Я должна смириться, Сэр, – сказала Флора, опустив антенны.

– Воистину! Ну, что ж, с тобой все ясно, выполняй мои требования – или тебя ждет Благодать! – Сэр Липа позвал ее за собой кивком головы, важно прошел мимо других трутней и плюхнулся на скамейку. – Я готов. Начинай.

Флора взглянула на других сестер и их трутней. Скрепя сердце она принялась растирать ноги Сэра Липы. Шпоры на третьей паре ног были маленькими, почти как у сестер.

– Ты можешь говорить мне приятности, – сказал Сэр Липа, устраиваясь поудобнее.

Флора, не в силах ничего придумать, стала напевать мелодию, которую пели леди в Королевских покоях. Сэр Липа поднял на нее взгляд:

– Это вульгарный мотив; тебе не следует его знать. Продолжай, но без слов, иначе Сестра Первоцвет выгонит тебя и у меня не будет никого, даже такой уродины, как ты. – Он обвел комнату угрюмым взглядом. – Сегодня выбрали Дуба. Полагаю, ты слышала.

– Слава нашему улью.

– Ох, избавь меня от этого – он был просто летучей бочкой спермы. Одна мысль о попавшем в золотой дворец неотесанном идиоте, плещущемся в меду и поминутно совокупляющемся с красавицей Королевой… – Сэра Липу передернуло от досады. – А что до того жирного олуха, – указал он на Сэра Тополя, – чудо, что он вообще вернулся живым. Он так гудел, что его слышала каждая птица в небе, и был таким медлительным, что цветок успел расцвести и увянуть, пока он долетел.

– Так это была гонка?

– Гонка и охота.

Услышав эти слова, ближайший трутень наклонился к ним и проревел:

– Пока мы не покроем каждую принцессу!

– И каждый брат не станет королем в своем дворце! – прокричал другой.

Множество трутней затопали и издали возгласы одобрения, и Сестра Первоцвет засияла от восторга и послала своих девочек с обходом по залу, чтобы наполнить пустые кубки и тарелки.

– Видишь ли, – Сэр Липа снова плюхнулся на скамейку, – в этом вся суть. Конгрегация – это сплошные вопли, толкотня и похвальба – и кто кого.

– Так это… церемония?

– Глупая девчонка, это место. Дурацкое место в самых верхних слоях воздуха, на сладостном схождении ветров. Место, где сходятся все благородные самцы от разных ульев, и принцессы прибывают, чтобы сделать выбор. – Он расправил свои рюши. – Конечно, чем больше ребят, тем лучше атмосфера, но тем больше конкуренция.

– А для каждого нет принцессы?

Сэр Липа рассмеялся и снова повернулся к остальным трутням.

– Братья! – воскликнул он. – Моя преданная прислуга ничего не знает о нашей восхитительной работе – не рассказать ли им, что такое Любовь?

– Да! Любовь! – вскричали разом все сестры в зале Трутней и даже Сестра Первоцвет. – Расскажите нам о Любви, пожалуйста!

Они собрались вокруг своих трутней, и все лица повернулись к Сэру Липе. Он откашлялся, распушил рюши и начал:

– Знайте же, что наш благородный брат Дуб стяжал славу, получив расположение принцессы изумительной красы, краше любой сестры в этом улье или в ином мире, тело ее – само золото, а мех сияет светом. Вспоминаю, как она бушевала, увидев нас на Конгрегации, как носилась в воздухе быстрее пикирующей сойки, обдавая нас своим соком вожделения, так что даже листья засияли золотом!