А другой мне не надо - Татьяна Булатова

– Это лишнее, – воспротивилась Анна, но все-таки дала возможность проводить себя до подъезда. – До свидания, Руслан Викентьевич.

– Спокойной ночи, Анна Викторовна, – засмущался Бравин. – Спасибо, что пришли.

– Спасибо, что пригласили. Идите уже, Руслан Викентьевич, а то гостей не соберете.

Бравину показалось, что «костей не соберете», и он, удивившись, переспросил:

– А что я, такой старый?

– В смысле?

– В смысле – костей не соберу, – пояснил Руслан Викентьевич.

– Гостей! – расхохоталась Аня и открыла подъездную дверь.

– Анна Викторовна, – окликнул ее Бравин. – Извините, конечно, за бестактный вопрос, а вы часом не разведены?

– Нет, – поднявшись на пролет вверх, отозвалась Анна.

– А я-то уж подумал, – разочарованно протянул Руслан Викентьевич, придерживая тяжелую подъездную дверь концом ботинка. – Такая красивая женщина ночью возвращается одна. Значит, не все в порядке с мужем.

– Ну это, предположим, вы врете… (Бравин вытаращил на нее глаза.) Во-первых, вы сами выдали мне приглашение на два лица, значит, предполагали, что я замужем. Во-вторых…

– Во-вторых, – нахмурился Руслан Викентьевич, – вы несколько преувеличиваете мой интерес к вам, Анна Викторовна. Долг вежливости. И ничего больше, – криво улыбаясь, произнес Бравин и отпустил металлическую дверь: – Спокойной ночи.

– И вам, – сухо кивнула Анна и, не дожидаясь, пока дверь захлопнется, начала подниматься по лестнице, мысленно ругая себя за непонятно откуда взявшуюся смелость вернуться и отчитать ни в чем не повинного человека, да еще и мужчину, юбиляра.

«На каком основании?» – выговаривала себе Аня, испытывая острое желание догнать Бравина, чтобы как-то загладить свою вину. Но чем выше она поднималась по лестнице, тем медленнее становились ее шаги. И, остановившись возле двери в квартиру, чтобы достать из сумки ключ, Гольцова внезапно поняла, что уже сердится не на себя, а на него.

Войдя домой, Анна достала телефон и пролистала пропущенные вызовы. Два раза – «МАМА», один – «ВИКА». И все. Звонков от мужа в этом списке не было. Анна забеспокоилась и набрала его номер. Телефон взяла Жанна и, услышав Анин голос, радостно защебетала:

– Анька, привет. Мужики в бане. Ты там как? Типа на банкете?

– Я уже дома.

– Дома или типа дома? – напирала Мельникова на подругу, никак не признавая права той жить по своему расписанию. Анна молчала. – Ну ладно, не хочешь – не говори, – разрешила Жанна и поделилась дальнейшими планами на вечер. – Щас мужики выйдут, я в баню слетаю, и посидим по-человечески. По-домашнему: пивка с рыбкой… Мяско… Толяну че сказать? Чтоб перезвонил?

– Не надо. Я сейчас спать лягу. Завтра рано вставать.

– Кто рано встает, тому бог подает, – усмехнулась Жанна и, заметив, что в окнах стоявшей напротив бани наметилось какое-то движение, непроизвольно отметила: – Вон из парилки вышли. Ладно, Ань, отбой. Завтра созвонимся.

– Спокойной ночи, – попрощалась Гольцова и передернула плечами, пытаясь стряхнуть с себя раздражение, возникшее от разговора с подругой.

– Давай, Ань, тебе тоже того… времени даром не терять. Пользуйся, пока я тут за твоим Гольцовым присматриваю, – засмеялась Жанна и отключилась.

«Дай тебе волю, – подумала Анна, – ты бы себя в президенты назначила и следила бы за передвижением каждого, чтоб времени даром не терял».

«Спи, давай, – не осталась в долгу перед подругой Мельникова. – Работа, работа. Толику своему расскажи про работу, а то я тебя не видела: глаза голодные. А туда же – «устала, губернатор давит». Толян тебя твой не давит. Или плохо давит… Или не в те места…»

Конечно, говорить об этом с Гольцовой сейчас Жанна бы не рискнула. Уж слишком позиции не равные. «Она – там, я – здесь. Но при случае… обязательно скажу», – решила Мельникова, злившаяся на Анну за то, что та никак не хотела признавать факт своей сексуальной неудовлетворенности и называла это усталостью. А сама Жанка была за простое решение вопроса: не удовлетворяет – сходи налево. И то, что Аня отказывалась брать на вооружение совет бывалой подруги, возмущало Мельникову до глубины души.

В принципе Жанна Гольцову по-своему любила, искренне желала той добра, не завидовала, как она думала, ни ее положению, ни ее благополучию, но при этом не могла уразуметь одного: почему, как ни крути, между ними сохраняется эта дурацкая дистанция, словно она, Жанна, – человек второго сорта, а эта – из дворян? «Белая кость, голубая кровь», – пробормотала Мельникова и уставилась в окно, расположенное прямо напротив банного.

В светящемся в темноте двора прямоугольнике Жанна увидела, как Гольцов вылил на себя ведро ледяной воды. Ей даже на секунду показалось, что она слышит, как прервалось на мгновение его дыхание, как он охнул, шумно выдохнул и, убрав со лба мокрые волосы, снова нырнул в парилку, заскрипев рассыхающейся дверью. «Резвый какой!» – уважительно подумала об Анатолии Жанна и уселась возле окна.

Наблюдать за происходящим ей мешал свет, было страшновато: вдруг увидят? Тогда она поднялась, выключила его и вернулась на свой наблюдательный пункт. Пока ничего интересного не было: ожесточенно тер себя мочалкой Николай Николаевич, периодически отрываясь от мытья, чтобы заполнить ведра холодной водой. Заметив, что Мельников налил себе на лысину шампунь, Жанна чуть не забарабанила по стеклу: «Какого хрена добро переводишь? Все равно почти весь лысый! Нет, ему надо шампунь тратить». Но Николай Николаевич, естественно, не подозревавший, что за ним наблюдает собственная жена, с наслаждением гладил себя по голове, пытаясь взбить пену, которая благополучно соскальзывала на брови, на уши до тех пор, пока он не опрокинул на себя таз с водой. Потом Мельников ушел в предбанник. «Скоро выйдет», – догадалась Жанна, но тем не менее свет включать не стала и свое местоположение у окна не изменила.

Дождавшись очередного появления Гольцова, она замерла, пытаясь рассмотреть в деталях, насколько это возможно через пару стекол, его тело. Сравнение было явно не в пользу Николая Николаевича, хотя тот, нужно отдать ему должное, был сухопар, подтянут, ладно скроен. «И пахнет точно по-другому», – нечаянно подумала Мельникова и поймала себя на мысли, что чем дольше она смотрит на чужого мужа, тем больше ей хочется его потрогать: не ошиблась ли? Действительно ли у него упругая и гладкая кожа, мощные плечи? Взгляд Жанны скользнул ниже, она увидела четкий белый контур плавок и, когда Гольцов повернулся, чтобы облиться в последний раз, она увидела темный треугольник, ну а остальное ей дорисовало воображение.

Вернувшиеся из бани застали Мельникову в прекрасном расположении духа.

– Мальчики, – проворковала она, – я на секунду. Умыться, подмыться – и к вам. Колян, мясо на решетку выложила, можешь ставить. Пока готовится, по пивку.

Совершенно естественно, что непривычного к пошлости Гольцова затошнило: сразу же расхотелось и мяса, и пива. Он посмотрел на Николая Николаевича, пытаясь определить его реакцию, но Мельников был воплощенное спокойствие и невозмутимость. Эти Жанкины прибаутки, видимо, его абсолютно не трогали, он просто пропускал их мимо ушей, делая то, что считал необходимым.