Великий Гусляр-2 - Кир Булычев

И он, видно, начал свои прыжки во времени, чтобы вернуться домой и там доложить, что нащупал контакт с Корнелием Удаловым и Корнелий согласился помочь.

Удалов протер глаза, посмотрел еще на кресло, в котором только что беседовал пришелец. Кресло сохранило примятость в середине. Все это не было сном, а раз так, то придется помочь братьям по разуму. Но кто же такие крупики? Может, лисица? Или песец?

Удалов затянул плащ, взял зонт и вышел на улицу. Пришельцу хорошо было в его силовом поле. А на Удалова обрушились бешеный ветер, дождевые брызги и скрип деревьев. Под ногами таились черные лужи, а путь на Меркартовскую улицу хоть и не очень далек, пролегает в стороне от центра Великого Гусляра.

Пока Удалов добрался до дома три, он изрядно промок, в ботинках хлюпало, затекло за уши и под воротник. Домик был мал, выходил на улицу двумя окошками, в заборе виднелась калитка. Но прежде чем войти во двор, Удалов деликатно постучал в освещенное окно. Занавеска отодвинулась в сторону, и круглое румяное старушечье лицо приблизилось в окну. Удалов улыбнулся ему и пошел к калитке. Открыл мокрый холодный крючок и прислушался. В доме было тихо. В соседнем дворе забрехала отчаянно собачонка. Удалов подошел к шаткому крыльцу и поднялся на три ступеньки. Собачонка суетилась у забора, захлебывалась, словно охраняла два дома по совместительству.

Удалов толкнул дверь, и та отошла тяжело, со вздохом и скрипением.

— Есть кто живой? — спросил Удалов вежливо и шагнул в темноту. В тот же момент что-то тяжелое упало ему на голову и отключило его сознание. Последней мыслью Удалова было: «Наверное, крупики — это белки».

Удалов пришел в себя в горнице. Здесь было светло. Он сидел на скамье, прислонясь спиной к печке, чуть теплой, топленной утром. Напротив стоял грузный человек в пижаме и ватнике. В руке у человека была скалка. У человека были красный нос и грустные глаза.

«Все-таки крупики — это белки», — подумал Удалов, возвращаясь к действительности, и пощупал затылок. На затылке была шишка.

— Вы простите, если что не так, — сказал мужчина. — Меня тетя Нюша на помощь позвала. Я думал, что тот самый возвратился. В черных очках. Пристал, в окно стучится, угрожает: отдай, говорит, цветок. Иностранец, наверно. Бандит. А в дом не вошел. Тетя Нюша его шуганула, а меня на помощь позвала. Все-таки мужчина в доме. Я ее сосед, из соседнего дома.

Тут Удалов, разогнав из глаз разноцветные круги, заметил в стороне смущенную бабушку с румяными щеками.

— Я женщина одинокая, — объяснила бабушка. — Меня просто и ограбить можно.

— Правильно, — ответил Удалов и разозлился на скрытного пришельца.

Значит, тот не сразу к Удалову, а сначала побывал здесь, попытался цветок раздобыть. И все испортил. Ну хоть бы проинформировал Удалова об этом заранее. Теперь голова болеть будет. Может, даже сотрясение мозга. Это бывает. От скалки.

— Воды, — сказал Удалов.

— Нюша, дай воды.

Мужчина положил скалку на стол.

— А ты, Иннокентий, смотри за ним, — сказала Нюша, уходя в сени, где стала греметь кружкой, зачерпывая воды.

— Вы ее извините. Женщина одинокая, подозрительная. Я-то знаю, что взять у нее нечего. А она думает, что представляет интерес.

Удалов покосился на окно. Там стояли горшки с цветами. Одно из растений было осыпано красными бутонами.

— Вот-вот, — заметил его взгляд мужчина. — Из-за этих ничего не стоящих цветов вся катавасия вышла.

Бабушка принесла кружку с водой. Пока Удалов пил, она оглядела его с головы до промокших ног, и неизвестно, осталась ли довольна осмотром. В глазах ее не пропадало подозрение.

— Зачем пожаловали, батюшка? — спросила она Удалова.

В ином случае Удалов оставил бы разговор до завтра. Не время было приобретать цветок. Но теперь, судя по часам, до возвращения пришельца оставалось чуть больше получаса. Из них пятнадцать минут уйдет на обратную дорогу.

— Я мимо проходил. Заглянул в окошко и решил зайти.

— Зачем? — спросила бабушка.

— Ну, я пойду, тетя Нюша, — сказал грузный мужчина.

— Нет, Иннокентий, погоди, — возразила бабушка. — Меня одну не оставляй.

Мужчина вздохнул, развел руками, словно извиняясь перед Удаловым.

— Чудесные цветы вы разводите, — сказал тогда Удалов.

— Опять? — спросила бабушка.

— Так разве я виноват, что такое совпадение получилось?

— Может, и виноват.

— Жена у меня любительница растений, — заспешил Удалов. Время шло. Пришелец уже торопится обратно, минуя звездные скопления и облетая метеорные потоки. — У нее день рождения завтра. Вот я и решил — куплю ей что-нибудь необычное. Как-никак шестнадцать лет вместе прожили. Ксенией мою жену зовут. Ксения Удалова. Я здесь, в Гусляре, работаю, директором стройконторы.

— Как же, слышал, — сказал мужчина. — В случае чего поможет тебе, тетя Нюша, стройматериалами.

— Если в пределах законности, помогу, — подтвердил Удалов.

Тетя Нюша чуть оттаяла.

— И шифер есть? — спросила она.

— И шифер, — сказал Удалов, хотя с шифером были трудности.

— А цветок не продается. Вы к моей соседке сходите. У нее герань чудесная.

— Герань у меня самого есть, — объяснил Удалов. — Три горшка.

— Да чего ты человека мучаешь, — сказал мужчина. — Продай ему цветок. Он не забудет.

— Не забуду, — сказал Удалов. — Вот этот красный цветок продайте. Сколько нужно — заплачу. Ведь не зря я по голове скалкой получил. Ведь тоже увечье. Пожаловаться можно.

— Жаловаться он имеет право, — сказал грузный мужчина. — У него шишка, не меньше, на затылке.

— Есть шишка.

— А ведь я, тетя Нюша, твое задание выполнял. Тебя защищал. — Грузному мужчине хотелось поскорее домой.

Тетя Нюша пригорюнилась.

— Вот, думала, помру, буду перед смертью цветком любоваться. Он у меня единственный, больше такого во всем городе нету. А кроме того, я к дочке собиралась съездить. В Архангельск. Дорога не дешевая.

— Дорогу оплачу, — сказал Удалов. — Сколько надо?

— Сто рублей, — произнесла бабушка и зажмурилась. Ждала, что скажет Удалов на такую наглость.

— Сто рублей нельзя, — ответил Удалов.

— Тетя Нюша, постыдись, — произнес сосед.

— Лучше я отсюда прямо в дежурную поликлинику, — сказал Удалов. — Пусть меня медицински освидетельствуют, что мне нанесены побои.

— Тридцать пять, и ни копейки меньше, — сбавила цену бабушка.

— Ой, ты же,