За горным туманом - Карен Мари Монинг

Гордость и возмущение заставили лекаря выпрямиться. «Милорд…»

«Нет! Не бывать этому! Мы не будем убивать её! Она не умрёт!»

«Возможно, цыгане могли бы знать какое-нибудь лекарство», тихо предложила Лидия.

Лекарь презрительно фыркнул. «Уверяю вас, миледи, цыгане не знают ничего подобного рода. Если я сказал вам, что нет леченья, можете быть уверенными, что никто не сможет её исцелить. Эта бродячая стайка головорезов, жуликов и ловкачей точно не смогут…» Старый лекарь внезапно умолк, увидев потемневший взгляд Ястреба.

«Стоит попытаться», согласился Ястреб с Лидией.

«Милорд!» Лекарь неистово запротестовал. «Цыгане не более чем жалкие фокусники! Они…»

«Расположились на моей земле», сурово отрезал Ястреб, «так как у них более тридцати сезонов, с моего благословения, и попридержи язык, старик. Если ты уверен, что они ничего не знают, с чего тебе волноваться, если они придут?»

Лекарь ухмыльнулся. «Я просто не думаю, что дикие танцы и песнопения, и отвратительно пахнущие снадобья из высушенных непонятно кого и непонятно чего подойдут для моей пациентки», резко сказал он.

Ястреб грубо засмеялся. Очевидно, что лекарь ничего не знал из правды о цыганах, гордой группе народа, что покидала страну за страной в поисках свободы, в которой они избрали жить. Как и многих из тех, кто осмелились бороться за то, во что верили, их часто не недооценивали и боялись. Цыганский клан, что обосновался на земле Далкейта был сплочённым объединением талантливых и мудрых людей. Хоть и сомнительно суеверный, Ястреб нашёл некоторые из их «инстинктов» правильными.

Но лекарь, как и многие другие, боялся того, что было непохожим на привычное, и тем самым осуждал это. Невежество переходило в страх, который быстро превращался в травлю. Ястреб посмотрел стальным взглядом на старика и зарычал, «Подойдёт всё, что угодно, если это сможет излечить мою жену. Даже если это высушенные жабьи мозги. Или высушенные лекарские мозги, коли на то пошло».

Лекарь быстро закрыл рот и перекрестился.

Ястреб потёр глаза и вздохнул. Цыгане были лучше, чем ничего. Он быстро подозвал охрану у дверей, чтобы отправить послание в лагерь.

«Я думаю, вы совершаете большую ошибку, милорд…»

«Единственной ошибкой, сделанной в этой комнате, было то, что ты снова открыл свой рот», прогремел Хоук.

Лекарь порывисто вскочил, его старческие суставы затрещали, протестуя. Со сжатыми губами, он достал каменный кувшин, запечатанный воском и герметичную пробку изнутри своей туники, что ближе к телу. Он положил их на очаг, а затем со смелостью и безрассудством, приобретенными теми, кто пережил чуму, голод и войну, достигнув глубокой старости, лекарь осмелился отрезать, «Вы можете использовать это, когда ваши цыгане потерпят неудачу. А насчёт неудачи я уверен», и спасаясь бегством, покинул комнату со скрипом старых суставов и тонких колыхающихся конечностей.

Хоук покачал головой и задумчиво уставился на дрожащую женщину на кровати. Его жена. Его прекрасная, гордая, темпераментная и умирающая жена. Он чувствовал себя совсем беспомощным.

Лидия пересекла комнату и притянула голову своего сына в утешении на грудь. «Хоук, мой милый Хоук». Она шептала те бессмысленные звуки, которые знает только мать.

Время шло, наконец, Хоук отдёрнул свою голову назад. Если он никак не мог помочь своей жене, он не примет помощи и от матери. «Расскажи мне всё в точности, что произошло в саду».

«Иди сюда, сладкая блудница», приказал Адам, и Эсмерельда подошла.

Ей было уже не спастись. Она знала, кем был Адам Блэк в тот самый момент, когда шла к нему. Её народ всегда знал о них, и был соответственно осторожен. Особенно, когда имел дело с вот этим – спровоцировать его гнев, или даже просто привлечь его внимание, могло стать чашей смерти для всего народа. И хоть столь исключительное могущество вливало каплю за каплей безмерный ужас в вены Эсмерельды, оно же и было неопровержимым афродизиаком.

«Что привело его сюда?», задавалась она вопросом. Это было последней её мыслью, когда он начал выделывать с её телом такие вещи, что выворачивали её наизнанку. Его лицо было тёмным от страсти над ней, позолоченное янтарным отсветом костра под рябинами. Запах сандалового дерева и жасмина поднимался от горячей земли вокруг них. Утро только начиналось, когда она, наконец, смогла выползти из его кузницы.

Адам сложил руки домиком и продумывал свою стратегию, пока смотрел, как женщина, спотыкаясь, выходила из его жилища на ослабевших ногах.

«Шут!», слово прозвучало резко, грубо и осуждающе.

Адам застыл. «Вы звали меня, мой Король?», спросил он, обращаясь к своему невидимому господину.

«Что ты делал всё это время, Адам?»

«Искал подход к цыганской девчонке, до момента, как вы спросили. Что такого?»

«Красавица лежит умирающая».

«Эдриен?», Адам испугался. «Нет. Не от моей руки».

«Ну так исправь это».

«Правда, мой Король. Я не имел к этому отношения».

«Не важно. Исправь это. Наша королева будет в ярости, если мы подвергнем риску Договор».

«Я исправлю. Но кто пытался убить красавицу?»

«Это твоя игра, шут. Играй в неё аккуратней. Королева уже спрашивает о тебе».

«Она скучает по мне?», спросил Адам, прихорашиваясь.

Фибн’эара фыркнул. «Может, ты и угодил ей мимоходом, но я – её Король».

*****

Эдриен горела. Как пойманная ведьма из прошлого, привязанная к столбу посреди дров, горящих ярким пламенем, пока крестьяне безмятежно смотрели на неё. Помогите мне! умоляла она пересохшими губами, конвульсивно содрогаясь в клубах дыма. Удушье, удушье, и вдруг она испытала омерзительное чувство тысячи огненных муравьёв, безумно стремительно перемещающихся туда обратно прямо под её кожей.

Она не осознавала, как Ястреб протирал ей лоб, мыл её тело прохладной тканью и закутывал её в мягкие одеяла. Он убирал влажные пряди с её лба и нежно их целовал. Подбросив дров в огонь, он резко обернулся и обнаружил, что она неистово металась в уютном коконе одеял, которые, по словам лекаря, должны были облегчить её лихорадку.

Отчаяние засасывало его, более жестокое и рвущее на части, чем свирепый Нагорный шквалистый ветер.

Примитивный рык сорвался с его губ, когда Ястреб увидел, как она неистово царапает свою безупречную кожу, напрасно пытаясь унять атаки свирепых тварей лихорадки, которых та призвала, чтобы мучить её. Она расцарапает себя до крови, если он не остановит её, но всё ещё не мог вынести мысли о том, чтобы связать ей руки, как посоветовал лекарь. Видение её, натягивающей узлы, сверкнуло перед его ментальным взором, и он проглотил мучительный рёв бессильной ярости. Как ему вести войну против невидимого захватчика, который не имел слабых мест? Как победить яд, от которого не было противоядия?