Поговорим о смерти за ужином. Как принять неизбежное и начать жить - Майкл Хебб

Совет был сильным, он заставил Лизу по-новому взглянуть на ситуацию. Внезапно что-то в ней самой изменилось: она перестала сопротивляться вниманию, была готова просить дочь и сына о чем угодно. Она осознала, что не стоит отвергать их попытки выразить любовь и заботу.

В последние недели жизни Лизы Джемайка много времени проводила с ней в качестве сиделки. «Помню разговор с отцом и братом, они говорили, что это может затянуться на месяцы, даже на годы. Но мне кажется, что это выглядит совсем по-другому для матери с дочерью. Ты видишь болезнь, ежедневно сталкиваешься с ней и в конечном итоге начинаешь жить ею. Моя мать не могла игнорировать свое заболевание. И я тоже. И это было абсолютно нормально, в каком-то смысле даже оказывало целебный эффект. Разбивало сердце, конечно, но когда ты сам участвуешь в процессе, когда видишь, как это тяжело, замечаешь ежедневные изменения, тогда болезнь становится реальной, осязаемой. Наравне с надеждой существует и точка принятия, и я обрела спокойствие, когда смогла смириться с неизбежным. Мой отец и брат то и дело спрашивали, что можно сделать, чтоб она жила подольше. Но я воспринимала ситуацию иначе.

Задолго до тех событий Джемайка работала в Корпусе Мира на территории Африки. Лизе тоже случалось бывать там с ней. Когда они упомянули об этом в разговоре с тем самым доктором, двойником Остина Пауэрса, который и сам работал в программе «Врачи без границ», он с ностальгией вздохнул: «Да уж, они там умеют умирать». Джемайка ощущала в его словах правду. Когда в Гвинее кто-то из жителей готовился умереть, все всегда знали об этом, потому что в доме собиралась толпа народа. «Члены семьи, друзья приходили навестить больных и поддержать родных. Они сидели по полдня, а то и весь день напролет», – вспоминала Джемайка.

Лиза хотела, чтоб в ее жизни все было так же. С момента, когда она переехала в дом Джемайки, двери никогда не запирали. Приходили с визитом родственники и члены семьи, так что в последние недели Лиза вела довольно активный образ жизни. Ее брат с женой проехали тысячи миль, чтобы быть здесь. Невестка Лизы готовила в огромных количествах, а во время ужинов на заднем дворе собиралось от шести до пятнадцати взрослых и не менее двух детей. «Один из лучших и в то же время худших периодов моей жизни», – так описывает все Джемайка. Рядом всегда был кто-то, кто мог помочь во всем, что бы ей ни потребовалось. Когда она открывала холодильник, там неизменно стояла еда, которую приносили люди, заскочившие на минутку. И это был не только символический жест, но и практическая помощь. Джемайка говорит: «То, что мы все собрались вместе, – это прекрасный прощальный подарок моей мамы. Три недели жизни одной семьей, три недели ежедневного праздника, много вина и вкусной еды. И в центре всего была моя мама. Даже в последнюю ночь, когда она была уже без сознания, мы положили ее на террасу и открыли окна, чтоб она могла слышать звуки застолья во дворе».

После смерти Лизы Джемайка была вынуждена признать, что мать сделала им еще один подарок. Поскольку у нее было достаточно времени на подготовку, Лиза взяла на себя всю возможную организацию посмертных мероприятий – от оформления страховки до оценки драгоценностей и решения, кому что достанется. Многое взял на себя и отец. Джемайка ценила эту возможность отдаться горю. Она так размышляет об этом: «Многих выматывают посмертные хлопоты, у нас же не было ничего подобного. Для сравнения: когда в Гвинее кто-то умирает, вам не нужно заполнять множество бумаг. Есть определенные традиции, которые тоже снимают с вас ответственность.

По профессии Джемайка демограф, так что вопросы рождения и смерти для нее выражаются в основном в числах. Однако, будучи подле умирающей матери, она научилась спокойнее принимать собственную смертность. Когда все было схвачено – от страховки до завещания – Лиза задумчиво сказала: «Все мы умрем. Можно либо смириться с этим, либо устроить из своей смерти дерьмовое шоу для всех окружающих».

Джемайка полагает, что такое внимание Лизы к мелочам помогло ей в самом конце отпустить ситуацию. Лиза говорила так: «У меня была стоящая жизнь, и я прожила ее совсем неплохо. Мне очень повезло. Всегда можно сказать, что ты мог сделать что-то еще. Это правда, но еще можно сказать: «Я хорошо прошел этот путь и теперь готов обрести мир».

* * *

В Бойсе, штат Айдахо, стояла жаркая августовская ночь, душная и полная запахов. Несколько самых влиятельных бизнесменов штата вошли в парадную дверь. Среди них были руководители и исполнительные директора медицинских корпораций Albertson’s и Norco, госпиталя Сент-Мэтьюз, страховой компании Blue Cross Blue Shield. Дом наполнился смехом и теплыми объятиями прибывших. За последнюю неделю гости Бойсе совместными усилиями одолели не менее восемнадцати лунок в гольфе.

Для этих людей не составило труда перейти к серьезным разговорам. Хотя существуют стереотипы о том, что люди в Айдахо обычно замкнуты и что на Среднем Западе вообще не принято вести прямых бесед. Но сегодняшние гости были готовы всерьез говорить о трудных вещах.

Поскольку сегодня здесь собрались люди в возрасте (всем было за пятьдесят, а то и за шестьдесят), то для затравки я задал вопрос о самом значимом столкновении со смертью. Разговор ушел в обсуждение ухода за умирающим родителем. Ведь именно смерть отца или матери погружает нас в этот эмоциональный вихрь из горечи, сожаления, ощущения близости и гигантского катарсиса. Все это – отличительные черты отношений с людьми, которые дали нам жизнь. Я слышал десятки историй о последних днях или неделях заботы об умирающем родителе, о напряжении и смущении, о том, как порой дело доходило до обид или даже ненависти.

Люди за столом с изумлением слушали, как их соседи рассказывают о схожих чувствах. Прежде они ощущали одиночество, стыдились собственных негативных эмоций. А теперь были рады узнать, что такое часто случается. Это напоминает мне истории о матерях, которые не могут вслух сказать, что им тоскливо, что им не нравится материнство и что они ничего не испытывают к новорожденному сыну или дочери. Когда мы стыдимся своих чувств, когда не можем выразить их, они вовсе не перестают быть реальными. Напротив, все это накапливается внутри нас. В ту ночь в Бойсе мы говорили обо всем этом и многом другом.

Аманда Фишер, партнер в крупной инвестиционной компании, оказалась в затруднительном положении несколько лет назад, когда здоровье ее матери сильно ухудшилось и та попала в хоспис в Южном Техасе. Аманде позвонил дядя: с матерью они не разговаривали уже много лет.

На этом месте она немного запнулась, сжала руку мужа и выложила несколько историй о собственном детстве, которые прежде никому не рассказывала.

Мать родила Аманду в шестнадцать и была – тут Аманда выразилась совершенно прямо – наркоманкой.

С этого момента за столом воцарилась определенная атмосфера. Всего несколькими словами Аманда подтолкнула нас к разговорам более глубоким, серьезным и полным темных воспоминаний. Сегодня мы не будем извергать банальности или пользоваться обобщениями. Нет, речь пойдет о простой и грубой правде жизни.