Нина Берберова, известная и неизвестная - Ирина Винокурова

ни сочувствия. Несколько лет назад у Журно был найден туберкулез гортани, и хотя ее вроде бы вылечили, у нее нередко поднималась температура. Когда Берберова впервые услышала о болезни Журно, это известие ее испугало и огорчило. Но, с другой стороны, принесло и известное облегчение: sex appeal Журно, игравший если не главную, то очень важную роль в их отношениях, уже не имел над Берберовой прежней власти.

Раздражение против Журно с каждым днем нарастало, но Берберова старалась его выплеснуть в дневник – в целях психотерапии. Запись от 28 июля в этом смысле типична:

Утром с Миной по магазинам. Завтракали. (До этого сидели «под куполом» на Корсо). По Sistina. Потом ко мне. Она отдыхала, я мыла волосы. Но не было уюта, не было покоя, прелести, веселья. Потом покупали мне туфли, сели на набережной, против Pl. Popolo, в элегантном месте, с чудным видом. Зашло солнце, начали зажигаться огни. Мина отослала свой «Americano», требуя апельсин<овой> корки. Я страдала. Но было так хорошо, и воздух, и птицы, и все. После к ней, и обедать. Покупка джемпера, кот<орый> не подошел, и вечные муки по поводу того, что она толстеет, что-то злое в лице, грязное платье… Чувствую, что это наша, м<ожет> б<ыть>, последняя встреча, во всяком случае последний раз я живу с ней изо дня в день. Тягостно[167].

Берберова тщательно фиксирует в дневнике свои разговоры с Журно, неизменно шедшие на повышенных тонах: «…был страшный спор (как всегда ни о чем, больше раздражения, чем логики)», отмечает, как она подурнела: «…вся жесткая, с твердым длинным носом и “каменными” (теперь) глазами; странно толкается, когда ходит, и тяжело кладет свою (не очень чистую) большую руку (горячую от постоянного жара) мне на руку»[168], постоянно подчеркивает, каким невыносимым стал ее характер: «Отсутствие в ней чувства юмора меня угнетало и раньше. Теперь появились: бестактность, внутренняя грубость и т. д.»[169] Да и рассказ Журно о своих профессиональных успехах вызывает у Берберовой явный скепсис: «Она рассказала мне о том, чем зарабатывает: manager для художников (выставки, пресса – зарабатывает прилично). По ее словам, все ее любят, балуют, задаривают и пр. Со всеми она знакома (Fellini, Moravia и т. д.). М<ожет> б<ыть>, это и так»[170].

Только по возвращении в Париж записи, касавшиеся Журно, становятся относительно редкими и более краткими. Берберова была занята другими делами, готовилась к отъезду, прощалась с близкими, с особой болью – с Зайцевой, перенесшей три года назад инсульт, от которого не сумела оправиться: «Вера угасает. <…> Не увижу ее больше, она не протянет двух лет»[171].

Что же касается Журно, умирать совершенно не собиравшейся, то с ней Берберова, в свою очередь, внутренне распрощалась, возможно, не без боли, но – одновременно – не без явной озлобленности, как бы мстя за былую зависимость.

«Итак, этот день отъезда наступил, – писала Берберова в дневнике. – С Миной завтракать, потом купили шампанское (я была на взводе). На вокзал с вещами. <…> “Она стояла у состава… Но слов он не произносил”. Мина вся в слезах чего-то ждала. Поезд отошел, и она отошла. Гавр. Погрузка»[172].

Процитированные Берберовой стихотворные строчки – из ее собственного давнего стихотворения, выдержанного в стиле «жестокого романса» с соответствующей концовкой: «Так началась разлука наша: / Твое страданье и мое»[173]. Печатать эти стихи Берберова, конечно, не собиралась, но в свое время послала одному из друзей, добавляя, что их «можно читать как комические, а можно и как трагические», но читать обязательно «сильно нараспев» [Ljunggren 2020: 41].

На этом жизненный сюжет, прямо связанный с Журно, был для Берберовой завершен. Оставалось завершить соответствующий литературный сюжет, что будет сделано по приезде в Америку. Берберова снова вернется к «Маленькой девочке» и создаст наконец окончательный вариант, который вскоре опубликует в «Мостах» [Берберова 1962].

Поставить «Маленькую девочку» в Америке ей так и не удастся, но после публикации пьесы в России (Современная драматургия. 1991. № 2) она вызовет интерес российских режиссеров. В 2001 году «Маленькую девочку» поставят в Театре имени Ленсовета, а в 2002-м по пьесе создадут телеспектакль. Однако завершение «Маленькой девочки» было не единственным и, конечно, не главным результатом поездки Берберовой в Европу летом 1960 года.

Из этой поездки, как узнает со временем читатель «Курсива», она привезла с собой «замысел этой книги» [Берберова 1983, 2: 626].

Глава 4

1960–1970-е

По возвращении в Йель Берберова практически сразу приступила к работе над задуманной книгой, собираясь завершить ее года за два. Но этот данный самой себе срок оказался нереальным, ибо писать приходилось урывками, главным образом в течение зимних и летних каникул. В письме двоюродной сестре Берберова обрисовала ситуацию так: «В июне я хочу двинуть книгу мою, которую начала осенью и к которой не возвращалась с Рождества»[174].

Основное время отнимало, естественно, преподавание: у Берберовой была очень большая учебная нагрузка. Кроме того, над нею висело несколько важных обязательств. Берберова должна была подготовить подборку писем И. С. Тургенева к Генри Джеймсу, уже давно опубликованных на Западе, но на русском языке до тех пор недоступных. В переводе Берберовой и с ее предисловием эти письма будут опубликованы в альманахе «Мосты» (1961. № 7).

Она также должна была написать ряд материалов для «Нового журнала», одним из которых был мемуарный очерк «Конец Тургеневской библиотеки». На идею этого очерка Берберову натолкнула книга Эренбурга «Люди, годы, жизнь», главы которой начали публиковаться в «Новом мире» в 1960 году. В одной из глав, напечатанных в сентябрьском номере журнала, упоминалось о существовавшей в Париже прекрасной русской библиотеке, основанной при участии Тургенева и впоследствии названной его именем.

Эренбург сообщал, что во время оккупации Парижа Тургеневскую библиотеку куда-то вывезли немцы. Свидетелем этого события (оно произошло осенью 1940 года) случайно оказалась Берберова, и это побудило ее взяться за перо. Очерк «Конец Тургеневской библиотеки» будет опубликован в «Новом журнале» (1961. № 63). Там же вскоре появятся две большие статьи Берберовой: «Великий век» (1961. № 64) и «Ключи к настоящему» (1961. № 66).

В первой из них обсуждались идеи американской «новой критики», а во второй поднималось множество тем, включая соцреализм в современной советской литературе. Берберова считала, что работа в Йеле требует от нее «академических» публикаций, но этот жанр давался ей с трудом, и, главное, результаты получались посредственными. Это не преминули отметить коллеги Берберовой, в том числе даже те, кто был дружески к ней расположен[175].

Одновременно Берберова решила попробовать перевести несколько самых известных вещей Т. С. Элиота, включая «Любовную песнь Дж. Альфреда Пруфрока» и «Полых людей», считая, что этого поэта никогда не переводили на русский. О существовании «Антологии новой английской поэзии» (Л., 1937), где был представлен и Элиот, Берберова, очевидно, не знала, и это придало ей смелости приступить к столь сложной задаче.

Свои переводы она послала В. В. Вейдле как знатоку англо-американской литературы, к тому же лично знакомому с Элиотом. В сопроводительном письме Берберова писала: «Простите, что затрудняю Вас таким делом. <…> Читала я их многим, но печатать пока не спешу. Здесь нет никого, [у] кого бы могла спросить совета, – одни восторги, которые я приписываю самому факту перевода Элиота на русский»[176]. Вейдле счел переводы слабыми и мягко пытался отсоветовать печатать, однако Берберова все же их напечатала [Элиот 1962].