Месть по-царски - Александр Тамоников

Жена старосты принесла на блюде вареную курицу, в чашах бульон, свежеиспеченный хлеб, видно, его с раннего утра затеяли. Выставила ендову с медовухой.

Перемитин разлил напиток по чаркам.

Поначалу помянули убиенных, затем выпили за одержанную победу, третью чашу – за дружину и местных воинов. На том остановились.

– Я вот о чем мыслю, князь, – проговорил староста…

Договорить он не успел.

Вместе с Горбуном в горницу ввалился усталого вида ратник, которого не было в десятках Хорина.

Горбун смущенно проговорил:

– Князь, не обессудь. Я ему: куда прешь? А он: мне треба до князя Савельева. Стал расспрашивать, по какой причине и откуда? Он одно долдонит: треба князя Савельева видеть, и все тут. Хотел я его с крыльца спустить, а он шустрый, мимо шмыгнул и по лестнице сюда.

В горницу вошел и Хорин. Осмотрелся, спросил:

– Чего это у вас?

Савельев указал на ратника.

– Да вот, человек объявился.

– Так это же Мартын Охрин, он при воеводе князе Горинском состоит в личной охране. Ты чего, Мартын?

– Воевода послал. Но велел гутарить тока с князем Савельевым.

– Что, без меня? – изумился Хорин.

– Что велено, то и делаю. Не по своей воле, Демид, сам ведаешь.

Горбун проговорил:

– Так бы и молвил, гонец от воеводы калужского, а то «к Савельеву» и напролом. Я ведь мог и увечья нанести.

Савельев распорядился:

– Горбун, давай к нашим, глянь, как обустраиваются, а потом сюда, жди у нижнего крыльца, Демид, не обижайся…

Хорин пошел на выход.

– Да чего уж, коль служба.

– Но далече не уходи, нужен будешь.

– Внизу буду.

– Добро.

– Ну а ты, староста… – Савельев перевел взгляд на Перемитина.

Тот уже поднялся.

– Я все разумею. Откушаем потом. Буду тако же внизу.

Все, кроме Савельева и гонца калужского воеводы, ушли.

Князь посмотрел на ратника.

– Ответствуй, Мартын, чего велел передать воевода?

– Мне бы воды испить.

– Вон кадка на лавке с ковшом.

– Угу.

Ратник пил долго, жадно.

Напившись, присел на лавку.

– Извиняй, князь, но ноги не держат.

– Ничего. Говори.

– Князь Иван Васильевич велел узнать, какие дела тут, на селе, в деревнях.

– А пошто ты подался на село?

– Куда еще? Сюда направил Тихомир Дороха.

– Значит, заходил в Колшино?

– И в Колшино, и в Дугинку. От той только головешки остались. Пожгли все татары. И людей в полон увели, тока не видел я младенцев и стариков убитых. Татары на месте их убивают, они им не нужны.

Савельев ответил:

– Не видел потому, как никого крымчаки в полон угнать не смогли. Жители Дугинки сюда перебрались.

– Вот как? То добре. А тут вы достойно басурман встретили. Покуда пробирался до дому старосты, видел. Много положили.

– Полторы сотни здесь, полсотни у Колшино.

– Это чего, дружиной твоей и двумя десятками Демида?

– Удивительно?

– Чудно, слов нет.

– Народ нам помогал. Даже не так. Народ отчаянно бился с татарами, а мы помогли ему в нужный момент.

– Эх, всегда бы так. Иметь бы князю Горинскому еще пару сотен ратников опытных.

– Их по деревням собрать можно. О наших делах здесь узнал, что еще?

Гонец вздохнул.

– А еще, князь, но о том позже. В общем, про мурзу Галимбека. Он с нукерами и сотней мурзы Шамиля Айкула решил наши крепостные стены поджечь да через Водяные ворота, что со стороны Оки, в город прорваться. На рассвете хотели вдарить.

– Как о том прознал воевода?

– А вот тут случай помог. Вернее, перебежчик. Ночью прямо к воротам вышел татарин из сотни мурзы Айкула. Ну, поглядели на него, впустили, потому что за перебежчиком Галимбек вдогон злодеев своих послал. Их отбили, беглеца впустили и тут же к князю отвели. Он и поведал о планах мурзы.

– И Галимбек ничего не изменил, ведая, что замысел его раскрыт?

– Да перебежчик тот, как оказалось, мурзой и послан был, а погоню учинил показную. Князь не поверил ему и повелел отправить на дыбу, тогда-то перебежчик и признал, что был послан мурзой дабы передать, что передал, а на самом деле Галимбек намеревался ударить по Покровским воротам, а не по Водяным от Оки. Иван Васильевич решил, что врет татарин. И признание на дыбе прикрывает главный план, тот, что поначалу назвал «перебежчик».

Савельев улыбнулся:

– Ничего не скажешь, хитер Иван Васильевич. И что далее?

– Стан татарский недалече, в двух верстах, его видать, ну и не стал ждать воевода, что татары будут делать, собрал дружину, велел открыть ворота, да за полночь и вывел ее в поле. Первым ударил по ворогу. Того пес Галимбек не ожидал, бросил войско и в бега. Мурзу Айкулу схватили, где-то с полсотни крымчаков порубили, еще столько же застали в лагере лесном. Тако же побили. Ну а остальные подались вдогонку за своим Галимбеком. Сторожа дальних постов утром сказывали, что бежал мурза с малым числом приспешников в сторону Крыма. Проводили немного, он на шлях вышел и к Перекопу двинулся.

– Так то добре, чего ж ты вздыхал?

– Да не все вести я передал тебе, князь.

– Что еще?

– В схватке с татарами у Калуги погиб сын Демида Хорина, потому и сказал я, что воевода велел тока с тобой речь вести.

– Сын?

– Да, Юрий. Ему осьмнадцатый год шел. Мог и не выходить с ратью, он числился в страже дворцовой, но… поддался порыву. Очевидцы сказывают, Юрий трех татар положил до того, как стрела басурманская пробила его сердце. Эх, Демид, Демид, столько надежд он возлагал на сына, а тот был достойным человеком, служил царю верой и правдой. Собирался жениться. И невеста хорошая. Да что теперь? Не знаю, как и передать сию весть десятнику.

Савельев сказал:

– Как есть, так и передай.

– Горе-то какое. Юрий же был единственным сыном Демида.

– Пошто так, русские семьи обычно большие.

– Две дочери померли во младенчестве, Юрий оказался крепче.

– Понятно.

Савельев поднялся, прошел в сени, оттуда на крыльцо, позвал десятника:

– Демид, зайди.

Хорин подчинился. Поднялся в горницу.

– Да, князь?