Повседневная жизнь ацтеков накануне испанского завоевания - Жак Сустель

В четырнадцатый месяц года, кечолли, женщины приходили в храм бога охоты и войны Мишкоатля и приносили своих детей старым жрицам, состоящим при этом храме, которые брали их на руки и танцевали; после этого матери уносили детей, преподнеся жрицам сласти — цопелик тамалли. Этот обряд занимал целое утро.

Во время церемоний, проводившихся в месяц очпанистли, молодые девушки, жрицы бога маиса, играли первостепенную роль. Каждая из них, олицетворяя собой богиню Чикомекоатль («Семь-Змея» или, иначе, Чикомоллоцин — «досточтимая богиня семи початков маиса»), несла на спине семь початков маиса, завернутых в дорогие ткани; лица девушек были раскрашены, руки и ноги украшены перьями. Они пели и устраивали шествие вместе со жрецами того же божества. На закате солнца в толпу бросали горстями зерна маиса различных цветов и тыквенные семечки, и зрители бросались их подбирать, отпихивая друг друга, чтобы получить залог процветания и изобилия на грядущий год.

Торкемада уточняет, что некоторые из юных жриц давали обет на один год или на несколько лет (но, похоже, никогда — навечно), чтобы снискать у бога некую милость, например исцеление от болезни или удачный брак. За ними присматривали и обучали их старые женщины. Девушки обслуживали храм, подносили благовония изображениям богов с наступлением ночи, в полночь и на заре, ткали облачения для жрецов или идолов.

От жречества к гаданию, потом к врачеванию и, наконец, к колдовству — таков был ступенчатый переход от возвышенного к пагубному, от почитания к боязни и ненависти. Окраины мира религии сливались во мраке со зловещим миром чародеев и колдунов.

Собственно гадание было не только законным, но и официально практиковалось особой категорией жрецов — тональпоуке. Они получили образование в школах-монастырях, где их обучили предсказаниям по знакам календаря. Вообще-то эти знания были неотъемлемой частью высшего образования; только вспомните о том, какую роль играло у римлян в классическую эпоху толкование знамений. Но похоже, что эти гадатели, получив квалификацию, не входили в штат жрецов при храмах; они, если можно так выразиться, занимались «частной практикой». Ни в работе, ни в средствах у них недостатка не было, поскольку каждая семья обязательно советовалась с ними в момент рождения каждого ребенка. К тому же не было ни одного важного события в жизни — свадьбы, начала путешествия, военного похода, — дату которого не устанавливали бы гадатели по просьбе частных лиц или чиновников. За каждую «консультацию» было принято платить едой и подарками — «несколько плащей, индейки и другие продукты».

Открыто занимались своей деятельностью (хотя ее границы уходили в неясную тень, отбрасываемую черной магией) врачи и целительницы, которые участвовали во множестве публичных церемоний. Особо следует упомянуть о повитухах, которые не только принимали роды, но и должны были обращаться к новорожденным с нравоучительной речью, носящей религиозную направленность, а затем, посоветовавшись с гадателем, дать ребенку имя. Их важная роль в общине приносила им уважение и, вероятно, достаток.

Наконец, на противоположной по отношению к священнодействию жрецов стороне находились нагуали — колдуны, грозные шаманы. Им приписывали широкие и многочисленные возможности: они будто бы могли превращаться в животных, знали заклятия, «околдовывающие женщин и повелевающие их сердцами по их желанию», могли убить на расстоянии своими заклинаниями. Колдуны и колдуньи таились, чтобы творить свои черные дела, однако были достаточно известны, чтобы к ним приходили по ночам, прося об услуге. Говорили, что их могущество происходит оттого, что они родились под зловещим знаком — «О^ин-Дождь» или «Один-Ветер», и для своих дел они дожидались дней, благоприятных для таких начинаний. Считалось, что им приносит удачу число девять — число божеств ночи, преисподней и смерти.

Одно из колдовских преступлений, о которых упоминается чаще всего, состоит в том, что кудесники объединялись по пятнадцать-двадцать человек, чтобы обокрасть какую-либо семью. Они приходили ночью к самым дверям намеченного дома и какими-то колдовскими приемами парализовывали всех его жителей: «Они были точно мертвые, однако слышали и видели всё, что творится… Воры зажигали факелы и выискивали в доме всё, что там было съестного. Спокойно ели, и никто из жителей дома не мог им помешать, все они были словно окаменевшие и не владели собой. Подкрепившись, те входили в закрома и кладовые и забирали всё, что там было, — одежду, золото, серебро, драгоценные камни и перья… говорят даже, что они предавались непотребству с женщинами этого дома».

Поэтому таких колдунов сурово осуждали и не менее сурово наказывали. Если их удавалось разоблачить, их либо приносили в жертву на алтаре, разрезав грудь и вырвав сердце, либо вешали. В правление Чимальпопоки одного человека из Куаутитлана и его жену приговорили к смерти, потому что они усыпили колдовскими средствами одного крестьянина из Тенауики и, пока тот спал, украли его маис.

Если не считать это меньшинство осуждаемых могущественных людей, все перечисленные нами категории — воины, чиновники, жрецы — играли в обществе и государстве руководящую роль, и это их объединяло. Все вместе они образовывали правящий класс недавнего происхождения, мощный, постоянно укрепляемый притоком новой крови за счет «простолюдинов», которым были открыты самые высшие военные, административные и церковные должности. Хотя происхождение играло свою роль, личные заслуги по-прежнему возвышали, а отсутствие таковых принижало: мешик твердо знал, что почести утекают, как вода, а человек, рожденный благородным, может умереть рабом.

Похоже, в начале XVI века, в правление Мотекусомы II, произошел «бунт аристократов», которые попытались сместить с высоких постов сыновей простолюдинов. Однако, судя по документам, речь шла лишь о дипломатических миссиях, ибо «не пристало, чтобы масеуалли вступали в царские дворцы». Возможно, этот процесс продолжился бы вплоть до вычленения наследного дворянства; с другой стороны, постоянное давление войн и завоеваний каждый день выталкивало на вершину честолюбивых и храбрых людей.

Когда смотришь на образ жизни руководящего класса, поражает то, что одна из главных его категорий, жрецы, жили аскетично, в бедности, а все прочие — воины или правительственные чиновники — получали богатство в виде земель, домов, рабов, одежды, продовольственного пайка, драгоценностей только как приложение к их чину или обязанностям. Богатства не добивались ради него самого; оно было связано с определенной властью и представительскими обязанностями. Оно лишь передавалось в пользование. Единственное, что имело ценность в глазах текутли, — это престиж.

Однако ниже правящего класса, на пути к нему, стоял другой класс, где эти ценности поменялись местами, где о славе не только не заботились, но даже боялись ее, а стремились только к обогащению; этот класс настолько держался особняком, имея свои обычаи, свои законы, свою организацию, что образовывал настоящий отдельный мир.

Огромное количество мексиканцев занимались торговлей либо по случаю, либо постоянно. Это были крестьяне, продававшие на рынке маис, овощи, домашнюю птицу; женщины, предлагавшие на улице всякого рода закуски и жаркое; торговцы тканями, обувью, напитками, кожами, посудой, веревками, трубками, различной утварью; рыбаки, каждый день привозившие с озера рыбу, лягушек и ракообразных. Эти мелкие и средние торговцы не образовывали отдельной категории населения. Звание купцов — почтека — удостаивались только члены могущественных корпораций, монопольно занимавшихся внешней торговлей.