Теперь ты ее видишь - Хэйди Перкс

– Брайан, – взмолилась Гарриет. – Прекрати, пожалуйста. – Ей не было до этого дела. Не сейчас. Не сегодня. Неужели он этого не понимает? – Курсы не имеют никакого отношения к Шарлотте.

– Я беспокоюсь, – сказал он ровнее. – Что это снова происходит, Гарриет. Ты… ты доверяешь людям слишком легко.

– Я не доверяю, Брайан… – произнесла она почти шепотом.

– Просто пообещай мне, что забудешь об этой идее с бухгалтерией, – он опустился на кровать рядом с ней. – Ты должна знать, как меня тревожит, что ты даже только подумываешь об этом.

– Я забуду о ней, – отозвалась она. В любом случае, бухгалтерия ей не нравилась. И Гарриет никогда не думала, что это на самом деле возможно.

– Я забочусь о тебе, – сказал он, придвигаясь поближе к жене. – Ты ведь знаешь это, не так ли? Ты знаешь, что я думаю только о тебе. После того, что случалось раньше, – ну, я просто волнуюсь, что мы снова пойдем по этому пути.

Гарриет вздохнула. Сколько можно говорить об одном и том же?

– Ненавижу спрашивать, – продолжил он, глядя на нее с тревогой. – Но ты принимаешь свои лекарства в последнее время?

Гарриет приподнялась и уставилась на мужа.

– Ох, Гарриет. – Брайан закрыл глаза и сделал глубокий вдох, тщательно стараясь выдохнуть бесшумно. – Твои лекарства. Таблетки, которые доктор дал тебе две недели назад. У меня ужасное чувство, что ты прекратила их принимать. Пожалуйста, скажи мне, что нет.

– Брайан, я не понимаю, о чем ты говоришь. У меня нет никаких лекарств.

– Хорошо, хорошо, – произнес он невозмутимо, отпустив ее руки и вскинув свои перед собой, будто желая избежать драки. – Не беспокойся об этом сейчас. Я уверен, что это не важно.

– Конечно, это не важно, – сказала Гарриет. – Потому что здесь нет никаких лекарств, которые мне нужно принимать.

Брайан терпеливо улыбнулся.

– Мы не должны думать об этом сегодня. Всё это просто взволновало меня – твоя уверенность, что ты рассказывала о своих планах, хотя ты явно этого не делала. Но, как ты говоришь, это сейчас несущественно, по сравнению с тем, что произошло. – Он встал и одернул свою рубашку. – Тебе нужно поспать. – И он вышел из комнаты, оставив свет включенным, и спустился по лестнице прежде, чем Гарриет успела что-то сказать.

Шарлотта

Я почти не сомкнула глаз этой ночью и, провалившись наконец в запутанный клубок снов, почти сразу проснулась в шесть утра воскресенья от пронзительного крика.

Я вскочила с кровати и бросилась к Молли в комнату, где накануне вечером Том постелил на пол матрасы, чтобы на них могли спать Джек и Эви.

Когда я вернулась домой от Гарриет и увидела своих спящих детей, мое сердце переполнилось любовью и горем.

– Спасибо, Том, – прошептала я.

– За что?

– Не знаю, просто за то, что ты здесь. Присматриваешь за ними.

– Конечно, а как иначе, я здесь ради вас всех, – отозвался Том. – Они непременно хотели спать все вместе. Эви призналась, что ей страшно, а я обнаружил Джека, топчущегося на лестничной площадке и не знающего, что с собой делать, поэтому сказал ему идти с девочками. Кстати, ему не помешала бы новая пижама. Та, в которой он сейчас, ему уже по колено.

В этот раз я не ответила ему в своей обычной манере. То, что Том считал пижаму приоритетом сейчас, было выше моего понимания, но я убедила себя отпустить ситуацию.

Эви всё еще кричала, когда я забралась к ней на матрас и обняла ее. Это стало моим первым воскресным делом.

– Что случилось, Эви? – прошептала я. – Мамочка здесь, что случилось? Тебе приснился неприятный сон?

– За мной приходил плохой человек, – всхлипнула она. – Мне было страшно.

– Шшш. Здесь нет плохого человека, – сказала я, хотя к тому времени была уверена, что он находился в нескольких метрах от моих детей там, на празднике.

– Что случилось с Алисой? – спросила Эви.

Я приложила палец к губам и показала на ее спящих брата и сестру. Молли зашевелилась и перевернулась, но не проснулась[4].

– Не знаю, милая, но полицейские делают всё возможное, чтобы вернуть ее домой.

– Она вернется сегодня?

– Я не знаю, моя дорогая. Я не знаю. Надеюсь на это.

– Ее кто-то похитил? – спросила она, серьезно глядя на меня широко раскрытыми глазищами. Я яростно боролась со слезами. Как бы я хотела заверить ее, что наш Чидденфорд по-прежнему безопасное место для жизни и ей не о чем волноваться, что ее сон был просто кошмаром, о котором она сможет забыть к концу завтрака.

– Я не знаю, что произошло, но обещаю вам, – я набрала полную грудь воздуха, и он словно обжег меня изнутри, когда заполнил легкие, – я обещаю, что не позволю чему-то плохому с вами случиться.

У меня не было права давать такие обещания, но я знала, что больше не оторву глаз от своих детей. Я никогда не позволю им бегать среди деревьев, где не смогу их видеть, или играть в прятки в песчаных дюнах, где трава настолько высока, что скрывает их. Я никогда не смогу верить, что никто не прячется рядом, затаив дыхание, готовясь похитить моих детей.

Позднее этим же утром я разговаривала с инспектором Хейзом, который сказал то, чего я боялась, – что новостей пока нет. Я представила, как он и его команда стоят вокруг белой полицейской доски, на которой фломастерами написаны возможные действия, подозреваемые, обведенные кружочком, и всё такое прочее, и потирают подбородки, поглядывая друг на друга в надежде отыскать нечто, что они сперва упустили.

Конечно, ребенок не мог пропасть так, чтобы никто ничего не видел. Кто-то да должен был что-то рассказать. Я размышляла, знают ли они больше, чем говорят мне. По крайней мере, я подозревала их в этом. Должны же быть статистические данные о таких преступлениях, вероятности, чтобы определить, что, скорее всего, произошло. Они думают, что Алиса уже мертва?

Но инспектор сообщил, что до сих пор нет никаких зацепок и он даже не может меня успокоить, сказав, что они как-то продвинулись в ее поисках.

Накануне Одри терпеливо слушала, как я снова и снова пережевывала отрезок времени между моментом, когда в последний раз видела Алису, и осознанием, что ее там нет. Я надеялась, что, проанализировав это достаточное количество раз, я что-то вспомню. Если Одри, придя домой, и сказала мужу, что больше не в силах это выслушивать, то мне она виду не подала.

Карен и Гейл позвонили, чтобы узнать, могут ли они что-то для меня сделать. Многие подруги отправляли сообщения с поддержкой, некоторые спрашивали – есть ли новости, и даже те мамы одноклассников Молли и Джека, которых я едва знала, нашли способы сообщить, как они сопереживают мне из-за случившегося.

Как бы я ни нуждалась в их поддержке и ни испытывала первоначальное облегчение оттого, что они меня не осуждают, я начинала жалеть, что приходится пересказывать эту историю каждый раз от начала до конца, чтобы утолить их любопытство подробностями из первых рук. Каждый раз, когда я закрывала дверь или вешала трубку, у меня возникло ощущение, что кто-то забрал очередной кусочек меня.