Медленной шлюпкой в Китай - Харуки Мураками

— Сюда, — сказала женщина и зашлепала по прямому коридору. Там было несколько окон, только свет заслоняли ветви разросшихся дзелькв и каменная ограда соседнего дома. В коридоре витали всевозможные запахи, причем каждый — знаком просто до боли. Создается он постепенно, но затем когда-нибудь увлекается временем. Запах старой одежды, мебели, старых книжек и старой жизни. В конце коридора была лестница. Женщина обернулась, проверила, иду ли я следом, и начала подниматься. При каждом ее шаге ступени постанывали.

Наверху лестницы опять брызнул яркий солнечный свет. Занавесок на окнах площадки не оказалось, и летнее солнце устроило на полу натуральный бассейн света. На втором этаже было всего две комнаты. Одна — нечто вроде чулана, а вторая — нормальная. На бледно-зеленой двери — матовое окошко. Зеленая краска слегка облупилась, а вокруг дверной ручки вытерлась до белого.

Выдохнув всей грудью, женщина поставила на подоконник пустой стакан, вынула из кармана платья связку ключей и отперла дверь.

— Заходи, — сказала она.

Мы вошли. В комнате было темно, воздух спертый. К тому же — очень жарко. Сквозь запертые ставни в комнату проникали плоские, как фольга, полоски света. При этом ничего не было видно. Лишь заметно, как мечется потревоженная пыль. Отодвинув шторы, женщина раскрыла окно и ставни. В ту же секунду комната переполнилась ослепительным светом и прохладным южным ветром.

Типичная комната девочки-подростка. У окна учебный стол, напротив — маленькая деревянная кровать. На кровати без единой морщинки натянута простыня цвета синих кораллов, в головах — подушка того же цвета. В ногах аккуратно сложено одеяло. Сбоку от кровати стояли шкаф и туалетный столик: немного парфюмерии, расческа, маникюрные ножницы, помада, пудреница. Судя по всему, девочка красилась, но в меру.

На столе лежала тетрадь, два словаря — французский и английский. Выглядели они попользованными изрядно, хоть и аккуратно. В пенале лежал полный набор письменных принадлежностей. И только у ластика слегка округлились края. Кроме того — будильник, светильник и стеклянное пресс-папье. Все простое и без изысков. На деревянной стене висели пять картин с птицами и календарь с одними цифрами. Проведя по столу пальцем, я убедился: на нем скопилась пыль примерно месячной давности. Календарь тоже был раскрыт на июне. В целом комната выглядела очень скромной для девушки такого возраста. Ни мягких игрушек, ни постеров рок-звезд, никаких кричащих украшений и мусорных ведер в цветочек. На самодельной книжной полке стояли ряды книг. Литературные альманахи, сборники поэзии, кинематографические журналы, буклеты с выставок живописи, стояло несколько монографий на английском. Я попытался представить хозяйку этой комнаты, но ничего не вышло. Всплывало только лицо расставшейся со мной подруги.

Дородная женщина бальзаковского возраста села на кровать и в упор смотрела на меня. Ее глаза следили за моим взглядом, но казалось, что думает она совсем о другом. Хоть они и были обращены в мою сторону, но ничего перед собой не видели. Я сел за стол и вперился в штукатурку на стене за ее спиной. На стене этой ничего не было — только сама белая стена, пристально глядя на которую, начинало казаться, что она как бы кренится вперед. Я боялся, что стена вот-вот рухнет женщине на голову. Но опасения были излишни: просто лучи света так преломляются.

— Что-нибудь выпьешь? — предложила женщина. Я отказался. — Чего стесняешься? Ничего особенного не предлагаю.

— Тогда мне того же, — сказал я, показывая пальцем на ее стакан.

Через пять минут она принесла две порции водки с тоником и пепельницу. Я сделал глоток из своего стакана — кхе, не разбавлено. Решив подождать, пока растает лед, я закурил. Женщина сидела на кровати и глоток за глотком пила свою, куда более крепкую порцию. Иногда похрустывала льдом.

— Тело у меня крупное, — сказала она, — вот и не пьянею.

Я кивнул. С моим отцом было так же. Но в споре с алкоголем победителей не бывает. Пока собственный нос не уйдет под воду, они ничего не замечают. Отец умер, когда мне было шестнадцать. Так легко, будто и не жил вовсе.

Женщина продолжала молчать. После каждого ее глотка в стакане потрескивал лед. В раскрытое окно иногда влетал ветерок. Он дул с юга, по пути переваливая через другой холм. Стоял тихий послеобеденный полдень. В такую погоду так и хочется уснуть. Однако где-то вдалеке зазвонил телефон.

— Попробуй, открой шкаф, — сказала она.

Я подошел к шкафу и послушно распахнул обе створки. Внутри плотными рядами висела одежда. Добрая половина — платья, остальное — юбки, блузки и пиджаки. Вся одежда — летняя. Встречалась и ношеная, но по большей части упаковки были нетронуты. Юбки почти все — мини. И по стилю, и по фактуре одежда совсем недурная. Не то чтобы броская, но выглядит вполне прилично. Накупив столько одежды, на каждое свидание можно приходить в чем-нибудь новом. Посмотрев еще какое-то время на одежду, я закрыл дверцу.

— Великолепно.

— А теперь открой ящики, — сказала женщина.

Я несколько поколебался, но потом махнул рукой и один за другим выдвинул ящики. Я никак не считал приличным рыться в вещах девушки в ее отсутствие, пусть даже мне разрешила ее мать, но противиться воле женщины тоже не хотелось. Я не знаю, что на уме у человека, который пьет с одиннадцати утра. В самом верхнем ящике лежали тенниски и рубашки. Все выстиранные, аккуратно уложенные, без единой морщинки. Во втором — сумки, ремни, носовые платки и браслеты. Было также несколько полотняных панам. В третьем — носки и трусы. Все очень чистое и аккуратное. Мне почему-то стало грустно. Будто в груди что-то отяжелело. И я закрыл ящики.

Женщина, сидя на кровати, разглядывала пейзаж за окном. Ее стакан был почти пуст.

Я опять сел на стул и закурил. За окном виднелся отлогий спуск, и там, где он заканчивался, начинался новый холм. Зеленые волны покрова земли тянулись докуда хватало глаз, поверх них — цепочка словно бы наклеенных жилых участков. У каждого дома — сад, в каждом саду — лужайка.

— Что думаешь? — спросила женщина, продолжая смотреть в окно. — О ней?

— Что я могу думать о человеке, которого ни разу не видел?

— Разве одежды недостаточно, чтобы составить представление о девушке?

Я представил свою подругу. Попытался вспомнить, что носила она. Но не смог. Перед глазами возник только смутный образ. Стоило мне вспомнить ее юбку, как пропадала блузка, вспоминал шляпку — а лицо уже было чьим-то чужим. Всего-то полгода назад, но я ничего припомнить не мог. В конечном итоге, что я вообще знал о ней?

— Не знаю, — снова сказал я.

— Хоть первое впечатление. Какое угодно. Скажи хоть что-нибудь.

Чтобы выиграть время, я отпил водки с тоником. Лед почти весь растаял, тоник напоминал ситро. Крепкий привкус водки прошел по горлу, опустился в желудок и превратился в пленительную теплоту. Ворвавшийся в комнату порыв ветра смел со стола прах.