Магнетизерка - Леонид Девятых

— Доктор, вы совершенно уверены в том, что господин адмирал умер… вследствие естественных причин? — осторожно спросил Татищев, когда тот собирал свой саквояж.

— Абсолютно, — щелкнул замочком медик. — Взгляните сами: признаков насильственной смерти решительно никаких, впрочем, и признаков отравления тоже. Конечно, более ясную картину даст только вскрытие, но я и без него могу утверждать: адмирал умер сам, без посторонней помощи. Внезапное кровоизлияние в мозг — и все.

— А отчего могло произойти это кровоизлияние?

— От чего угодно. Погодите-ка, — наклонился лекарь к лицу покойного, — это что такое?

— Где? — спросил Татищев.

— Да вот, какое-то покраснение. Похоже на ожог. Видите?

— Вижу, — ответил Павел Андреевич, наклонившись над трупом адмирала вслед за доктором и заметив в центре смуглого лба покойника красное пятнышко размером с серебряный гривенник.

— Впрочем, от таких ожогов кровоизлияний не бывает, — выпрямился доктор. — Простите, я могу идти?

— Да, конечно.

Вот те раз! Адмирал-то взял и помер в самый неподходящий момент. И что теперь?

Татищев осмотрелся. Кабинет как кабинет: бюро, кресло-бержетка, в коем можно утонуть. Стол красного дерева с двумя тумбами, шкап с книгами; на диванном столике пенковая трубка, пепельница из панциря черепахи; напольные часы, тяжелый бронзовый шандал в три свечи, на стене собственный погрудный портрет на фоне неприступной крепости в облачках дыма от выстрелов пушек. Словом, ничего необычного.

«Вот так, живешь себе, строишь какие-то планы, а тут р-раз! — внезапное кровоизлияние, и ты труп. Все просто, как исподние порты. Но так ли уж все просто? — стал рассуждать Павел Андреевич по привычке, появившейся еще во времена его патрона Шешковского. — Просто даже чирьи на заднице не вскакивают, а тут апоплексический удар. Сие не настораживает? А если предположить, что на то были причины? Отца Нелидова, к примеру, паралич стукнул не просто так. Ну, а какая причина здесь? Попробую выяснить. Надо побеседовать со слугами».

* * *

Странное дело, но слуги не смогли сказать ничего вразумительного. На его вопрос о посетителях адмирала оба лакея отвечали, что к нему сегодня никто не приходил, но горничная и старый камердинер слышали звонок входной двери и в один голос утверждали, что визитер был и, по всей вероятности, виделся с их хозяином. Причем перед самой его кончиной.

— Кто же открывал ему дверь? — кипятился Татищев, переводя взгляд с одного слуги на другого. — Ты?

— Нет, — отвечал один и смотрел на подполковника ясным и чистым взором.

— Ты? — спрашивал Павел Андреевич другого слугу и получал по-военному исчерпывающий ответ:

— Никак нет.

Было непохоже, чтобы лакеи врали. Да и зачем?

Нет, тут все же что-то неладно. А вот книгу, переданную адмиралу антиквариусом, очевидно, теперь не отыскать.

Жаль Андрея. И его отец, скорее всего, умрет. И лекарка — как ее? — Турчанинова вряд ли поможет.

— Ну, хорошо. А в поведении его высокопревосходительства вы не заметили чего-нибудь необычного? — уже по инерции продолжал допытываться Татищев. — Может, он был чем-то взволнован или рассержен?

— Не-е, оне ни на что не сердились, — ответил второй лакей, а первый в знак согласия кивнул головой. — Добрые были, тихие, не как раньше.

— А раньше, значит, злился на вас хозяин?

— Всяко бывало, — уклончиво ответил второй слуга, а первый опять поддакнул ему кивком головы. — Да вы об этом лучше у Селиваныча поспрошайте.

— Кто это, Селиваныч?

— А камердинер ихний.

Селиванычу было, верно, крепко за шестьдесят. Смертью барина он был расстроен весьма шибко и, похоже, только что плакал, на что указывали сильно покраснелые глаза и распухший нос.

— Ты камердинер покойного господина адмирала? — спросил старика Павел Андреевич.

— Теперь уже бывший, — тихо ответил тот.

— Скажи, не заметил ли ты в поведении его высокопревосходительства в последние дни чего-нибудь необычного, чего раньше не наблюдалось?

— А все было необычным, — неожиданно для Татищева изрек старик.

— Поясни, — тотчас отозвался подполковник.

— Не похож он стал на себя прежнего. Тих стал, задумчив. Лицом светел. А сегодня поутру за руку со мной поздоровкался!

Селиваныч шмыгнул носом, кое-как справился с собой, дабы не разрыдаться, и добавил:

— А что касаемо визитера, так был у барина гость, самолично слышал. И шаги, и разговор.

— Может, почудилось тебе?

— Почу-удилось, — мало не передразнил подполковника камердинер и нехорошо глянул на него из-под насупленных бровей. — Я из ума еще не выжил. Ждал, призовет барин, распоряжение даст. Чаю, там, принесть либо кофею. Не призвал.

Татищеву вдруг вспомнилась удаляющаяся фигура в плаще, которую он заметил, когда входил в ворота усадьбы. И девица.

Круто развернувшись, Татищев выскочил из кабинета, бегом спустился по лестнице и буквально вылетел из дома. Выбежав за ворота, он облегченно вздохнул: девица стояла на прежнем месте. Около нее толклись, кипя от гнева, пристав и квартальный.

— Убирайся, лярва! — орал пристав. — Иначе запрем тебя в съезжий дом на хлеб и воду!

Возиться с ней полициантам явно не хотелось.

— Что здесь происходит? — придав голосу начальническое металлическое звучание, спросил Павел Андреевич.

— Да вот, блудницу не можем никак восвояси спровадить, — буркнул пристав. — И молчит, курва, будто язык проглотила. Как звать тебя? Где проживаешь?

Девица молчала и равнодушно взирала на полициантов как на пустое место.

— Ты давно здесь стоишь? — уже без металла в голосе спросил Татищев.

Девица перевела на него взгляд, совершенно ничего не выражающий.

— Из этого дома кто-нибудь выходил? — продолжал допытываться подполковник, уже понимая бесполезность этого предприятия.

— Да она, похоже, не в себе, ваше высокоблагородие, — вынес вердикт квартальный надзиратель.

— Вижу, — буркнул в ответ Татищев.

— Так мы ее тово, в участок? Может, посидит у нас, оклемается?

— Может, — мрачно произнес Павел Андреевич и пошел прочь. Мысли путались. Да и, честно говоря, не было среди них ни одной толковой.

О непользительности советов двуличных графов. — Случай на прогулке. — Кому принадлежала ботфорта, или призраки иногда разговаривают. — Птички из запертых клеток не улетают. — Об испорченных брабантских кружевах и нетрадиционном использовании золотых табакерок и гвардейских шарфов. — Тайник под периной или секретное письмо. — «Ты умрешь…»