Молох - Марсель Прево

– Ну и что же?

– Профессора увели, даже не сказав ему, в чем дело. Профессорша и ваша сестрица ушли к себе; но, когда явилась полиция, чтобы наложить печати, ваша сестрица увела госпожу Циммерман к себе в комнату.

– Она хорошо сделала!

– Я и не говорю, что нет, но только теперь под окнами собралась толпа, настроенная далеко не дружелюбно!

Я оставил Грауса и поспешил к вилле «Эльза». Человек тридцать горлопанов вопило под окнами Греты:

– Долой Циммермана! Смерть убийце!

Я подошел к ним и сказал:

– Господа, предполагаемый виновник преступления арестован. В этом доме находятся только две беззащитные женщины, из которых одна – четырнадцатилетняя француженка, это моя сестра. Я рассчитываю на вашу любезность: разойдитесь, господа!

Эта маленькая речь оказала свое действие, и после короткого совещания горлопаны замолчали. Я поспешно взбежал по лестнице и постучался, назвав себя, в комнату Греты. Она сама открыла мне и была вся красная и очень оживленная. Госпожа Молох неподвижно сидела в углу.

– А, вот и ты, – сказала Грета. – Пора! Я уж думала, что эти молодцы разнесут нас!

– Ты – славная крошка, – сказал я, целуя ее. – Не бойся ничего, опасности нет.

– Да я вовсе и не боялась! – возразила Грета.

– Мсье Дюбер прав, – с горечью отозвалась госпожа Молох. – Эти пьяницы удовольствуются рычанием, но мой муж все-таки в тюрьме!

В это время перед виллой «Эльза» снова началось какое-то оживление. Я выглянул в окно: Граус с листом бумаги в руках говорил, взобравшись на скамейку и обращаясь к толпе:

– Вот телеграмма, которую наш возлюбленный принц посылает сейчас всем имперским начальствующим лицам: «Чудесным образом спасенный от опасности, которая ныне угрожает всем коронованным лицам, я возношу хвалу Господу, предупредившему страшное покушение. Отто, принц Ротбергский».

Толпа разразилась оглушительными криками. Но толпа предпочитает позорить, чем приветствовать, и крики: «Смерть Циммерману! Смерть убийце!» – с новой силой раздались в толпе.

– Ступайте-ка обе в мою комнату, – сказал я госпоже Молох и Грете. – Там вы будете в полной безопасности, и рычание толпы не дойдет до вашего слуха!

Профессорша согласилась с этим и ушла ко мне, но Грета предпочла остаться со мной. И мы стали смотреть с ней на все прибывающую толпу, которая забавлялась криками:

«Смерть Циммерману!»

«Дорогая Берта!

К сожалению, у меня нет оснований писать Вам в более радостном тоне, чем прошлый раз. Все обстоит пока по-прежнему. Муж по-прежнему содержится в ротбергской тюрьме, и в десять дней его одиночного заключения мне не удалось повидать его. Как вы, наверное, уже читали в газетах, он отказался избрать себе защитника. На допросах он отвечает, что если ротбергским властям нравится разыгрывать комедию, то он-то не желает принимать участие в последней.

Вы должны знать, дорогой друг мой, что сила духа у моего мужа непоколебима. Я уже не раз испытала, что принятого им решения нельзя изменить даже в пустяках, касающихся домашнего быта. У Карла будет защитник по назначению, но и ему не добиться от моего мужа ни слова. Таким образом, нашим врагам предоставляется полная свобода донять нас. Вы понимаете, как я беспокоюсь. Я не так стойка и более чувствительна, чем он, и меня приводит в отчаяние запутанность этого дела.

Я ходила к судебному следователю и к министру полиции. Они приняли меня с таким таинственным видом, говорили с такими недомолвками об опасности, угрожающей правам общества, что мне оставалось только уйти назад, не разрешив вопроса, который я хотела поставить им на вид. Этот вопрос гласит: как допустить, что мой муж, вся жизнь которого была одним сплошным гимном Разуму, Правосудию, Добру, совершил бессмысленный, несправедливый поступок? А они только качали головой и говорили о социальной опасности. Тем не менее, из уклончивых фраз министра я поняла, что они смотрят на моего мужа, как на экзальтированного фанатика. Моральные выводы, сделанные Карлом из монистической доктрины, они считают химерами! Наши вечерние собрания в Йене, на которых мы прославляли таинства и красоты природы, в их окраске превращаются в какие-то сеансы спиритизма или анархизма – не знаю, право! Это могло бы показаться вам смешным, если бы настоящий момент не был слишком печальным для веселости…

А сама я не только не сомневаюсь, но и с трудом удерживаюсь от слез. Я думаю о том, что мой муж один в громадной каменной клетке, наверное, вдобавок сырой. Хотя он и пишет мне, что чувствует себя очень хорошо и что эта обстановка располагает к работе и размышлениям, но я знаю, что все это пишется только для моего спокойствия. Разве у него такая постель, к какой он привык? Увы, там никого нет, чтобы следить, не сбросил ли он во сне с себя одеяло, как с ним часто случается, потому что и во сне он остается таким же подвижным, как в состоянии бодрствования. А его еда! Ведь он или совсем забудет поесть, или, задумавшись о великих космических проблемах, будет есть до тех пор, пока не опустошит всего блюда. И мысль о его страданиях лишает меня и сна, и аппетита.

Однако теперь не время разливаться в жалобах, надо действовать. Ваша пропаганда в Йене оказала свое действие, потому что она вызвала протест, подписанный всеми профессорами, и письмо ректора к имперскому канцлеру. Другой лист с выражением протеста циркулирует теперь в Мюнхене благодаря стараниям профессора Макса Фишера. С удовольствием отмечаю еще имя Бенедикта Колера. Это, как вы знаете, – очень ожесточенный противник философских идей моего мужа, и они отчаянно полемизировали между собой. Но вся профессорская корпорация почувствовала себя оскорбленной таким обращением с одним из своих самых блестящих сочленов!

Вы спрашиваете, дорогая Берта, каково здесь, на месте, настроение? Для этого я должна разъяснить Вам, в каких политических условиях мы здесь живем. Территория принца Ротберга населена приблизительно семью тысячами жителей, из которых около двух тысяч живёт в Ротберге, а три тысячи в Линцендорфе, местечке по соседству, где имеются гончарные заводы. Остальные рассыпаны по поселкам и горным селениям. Ротберг, где находится дворец принца, и который, в сущности, живет двором и, приезжими, отличается большой приверженностью к принцу. Линцендорф, как рабочий центр, либерален. Уже на другой день после покушения линцендорфские социал-демократы собрали сходку и отрядили делегацию к принцу, чтобы потребовать освобождения профессора, арестованного без всяких улик. Наоборот, в Ротберге жители криками требовали смерти моему Карлу и даже мне, а хозяин курорта даже прогнал меня из виллы, и я не могла найти себе приют, пока не устроилась в доме чеботаря Финка: это очень честный ремесленник и большой демократ. Дом Финка когда-то принадлежал отцу Карла.

Сегодня, благодаря волнению ученого мира, статьям в органах прогрессивной мысли и, как мне кажется, главным образом благодаря тому, что имперское правительство под предлогом необходимости усилить оплот порядка распорядилось заменить туземный гарнизон ротбержцев прусскими войсками, в настроении ротбержцев наблюдается поворот. Я нигде не встречаю ни единого враждебного слова или жеста, и кроме Грауса у меня нет ни одного непреклонного врага. Но я очень признательна Граусу за его вражду: благодаря тому, что он изгнал меня из своего курорта, я имею возможность жить в доме, где мой Карл проводил свои детские годы!