Ленинградская зима. Советская контрразведка в блокадном Ленинграде - Василий Иванович Ардаматский

на человеке, который неторопливо шел по улице. Ничего подозрительного в облике этого человека не было. На его гимнастерке не было петлиц, в таких гимнастерках сейчас ходили тысячи людей. Может, он шел чуть медленнее, чем следовало? Может, дело в том, что человек на несколько секунд дольше смотрел на дом номер восемь? Но кто знает, сколько мгновений должен смотреть человек на обыкновенный старый дом?

Человек прошел дом Маклецова и пошел быстрее. Гладышев вышел из садика и пошел ему навстречу. Вот он прошел мимо бани и был уже так близко, что Гладышев разглядел его глаза. Пройдя метров сто, человек повернул назад и быстро пошел обратно к Литейному.

Он остановился у дверей парадного, где жил Маклецов, и стал читать объявление на стене — это был старый приказ о введении в городе комендантского часа. Почитав его, человек решительно вошел в подъезд.

Гладышев медленно двинулся по улице Некрасова, по ее нечетной стороне, к Литейному, не выпуская из виду дом восемь. И вдруг кто-то на миг откинул штору в окне маклецовской квартиры. Гладышев увидел человека, который только что читал объявление у парадного.

Дмитрий позвонил в отдел.

— Напарника для тебя нет, все в разгоне, — сказал Прокопенко. — Если они выйдут порознь, пойдешь за гостем.

— Выполняю, — отозвался Гладышев и повесил трубку.

Из ленинградского дневника

Тяжелый вражеский снаряд попал в переполненный трамвай (номер моторного вагона 1881). На своем месте сидит мертвый кондуктор. Татьяна Коншина. В голову ранена четырехлетняя девочка Женечка Бать. Тяжело пострадали: заместитель директора Института усовершенствования учителей Бенцианов — 61 год, санитарка горбольницы Вера Загревская — 22 года, домохозяйка Спиридонова Мария — 46 лет, электромонтер Иван Ефремович Глушков, Тоня Болотина — 20 лет, Ангелина Финогенова — 17 лет. И другие. Всех быстро увезли.

На санитарной машине приехал в больницу. Сюда возят раненных во время бомбежки и обстрела. Целые палаты женщин и детей. Только что умерла 15-летняя ученица Верочка Куликова. Смерть еще не справилась с жизнью — девочка будто спит крепко. Старенькая нянечка обливается слезами, рассказывает: «С утра все просила меня, чтобы я не ошиблась и, когда она заснет, чтоб я не подумала, будто она умерла. Ты, говорит, сначала побуди меня как следует, покричи, потряси. Я очень боюсь заснуть, а вы подумаете…»

В канцелярии больницы хранится письмо на фронт одиннадцатилетнего тяжело раненного мальчика Вали Галышова: «Дорогие бойцы и командиры Красной армии! Я — Галышов Валя, 11 лет, ученик 79-й школы 3-го класса. Мой папа на фронте. Я ехал из школы в трамвае № 12. В это время ударил снаряд, а потом второй, все упали на пол, я нагнулся, у меня зазвенело в ушах, потом почувствовал в правой ноге что-то жаркое и увидел свою кровь, которая лилась. Потом подъехала «Скорая помощь» и увезла меня в больницу. Папа и бойцы! Отомстите фашистам за меня и за других ребят, которые тут со мной мучаются и будут калеки».

В больнице спрашивали — куда отправить письмо, мальчик адреса папы не знает. Я ответил — пошлите командующему фронтом или отдайте на улице любому военному.

После первого опубликования этой повести в «Роман-газете» я получил письмо из Ленинграда от мастера спорта В. Галышова. Вот, оказывается, кем стал тот мальчик, который был ранен в трамвае № 12.

Мне недавно рассказали о подвиге бойца по фамилии Улыбочка. Он один защищал высоту, на которую шли в атаку до сорока фашистов. Умело действуя то ручным пулеметом, то гранатами, то винтовкой, он удержал высотку, где его и обнаружили наши танкисты, которые довершили уничтожение вражеского отряда. Улыбочка имел несколько ран. Танкисты взяли его на танк и привезли в полевой госпиталь. Стали его регистрировать, спрашивают фамилию. Он говорит: «Улыбочка». Сначала отругали его за шутки, потом смеялись. Он написал в госпитальную стенгазету заметку о себе. Более чем краткую. Забавно она выглядела. Заголовок: «В бою за высоту». Весь текст пять строчек. «Выполняя приказ командира взвода, чтобы держать оборону до последнего, мною истреблено фашистов по приблизительному счету не меньше семнадцати штук». И подпись: Улыбочка.

К сожалению, увидеть его мне не удалось: когда я был в этом госпитале, Улыбочка был переправлен в другой, там ему должны были сделать какую-то сложную операцию. Я все повторяю эту фамилию и улыбаюсь, на душе как-то светлее делается.

Глава девятая

Инструкция абвера о вербовке агентов из иностранцев требовала, в интересах более глубокого взреза общества, ориентироваться на самый широкий диапазон намечаемых для вербовки кандидатур, так как одинаково ценными могут оказаться и агент-министр, и агент-горничная из респектабельного отеля.

В Мадриде у Акселя агентом, имевшим доступ в правительственные апартаменты, был буфетчик, разносивший министрам кофе и напитки. В Ленинграде Аксель упорно искал человека, похожего на мадридского буфетчика.

Однажды Горин привел Акселя в гости к сотруднице киностудии Нине Викторовне Клигиной. Красивая, молодая женщина, с легкими взглядами на жизнь и на мораль, она, как неуправляемая торпеда, могла оказаться возле самых неожиданных целей. И цели — возле нее.

Нина Викторовна была взволнована и немного напугана тем, что к ней в гости пришел иностранец. Она прекрасно знала, что на такие знакомства глядят косо. Но боже мой, почему обязательно нужно думать плохое?! Ее гость оказался интеллигентнейшим человеком, ученым, который о политике слова не хотел слышать. Это вообще был удивительный человек — он тактично и мягко расспрашивал про ее жизнь и необыкновенно внимательно и сочувственно слушал.

Гости пришли с шампанским, конфетами и коньяком. Мишка Горин, или, как она его звала, «паршивый адвокатишка», вел себя как обычно — говорил скабрезности и рассказывал смешные анекдоты о евреях. А доктор Аксель рассказывал потрясающие истории из жизни каких-то царей — любую бери и снимай кинобоевик. Он почтительно целовал ей руки и говорил, что ее унижают люди, не стоящие ее мизинца, что гордость в человеке затоптать нельзя и что — он знает — однажды она отомстит всем своим обидчикам…

В ее уютной комнате было полутемно — горела только настольная лампа, прикрытая синей материей. В радиотарелке, точно по заказу, чуть слышно мурлыкала джазовая музыка. Горин, утонув в кресле, пощипывал струны гитары и напевал себе под нос старинный романс «Я ехала домой». Нина Викторовна сидела рядом с Акселем на широкой тахте, ее большие глаза блестели в темноте, и она слушала, слушала без конца.

— Вы верите в линии судьбы на руке? — спросил Аксель.

— Я уже ни во что не верю, — грустно ответила она.

— Так нельзя… Так жить нельзя, — ласково