Любовная аритмия - Маша Трауб

– А вид-то какой! – показал он. – Можно часами сидеть и смотреть. Не надоедает.

– Да, вид отличный, – согласился Макс, которому не терпелось зайти в дом и уже устроиться.

– Расслабься, – сказал Дима. – Все из Москвы дерганые приезжают, суетятся по привычке. Ничего, пройдет. Тут некуда спешить.

– Ага, – кивнул Макс. – Нам надо вещи раскидать и Мусю накормить.

– Поднимитесь на верхнюю террасу, – посоветовал им вслед Дима. – Обалдеете. Может, отлить с собой водочки? Нет? Ну как хотите. Заходите, если что.

Макс открыл дверь. Татьяна пошла осматривать дом.

Он был странный, на ее вкус. Совершенно точно, его задумал и строил профессионал. Или человек, неравнодушный к этому месту и самому дому. Все было продумано до мелочей, подобрано с любовью, как для себя. Косые потолки, совершенно бессмысленный, хоть и красивый камин, сложные перегородки, навесные потолки и гипсокартонные конструкции, которые расширяли, удлиняли и усложняли пространство. Хотя она не разделяла восторга в отношении дизайнерских помещений. Привыкла, что дом или квартира создаются для детей – много шкафов, закрывающихся плотно, круглые или овальные столы, чтобы ребенок не бился головой об углы, никаких лишних предметов и мелких деталей, чтобы ребенок не схватил, не засунул в рот.

Этот дом, совершенно явно, создавался мужчиной. Она оценила постеры – афиши знаменитых фильмов, черно-белые фотографии, судя по надписям, привезенные из Марокко, многочисленные деревянные фигурки и коллекцию ракушек, морских звезд и корабликов, рассыпанных и расставленных в художественном беспорядке по полочкам и лестнице, ведущей на второй этаж. Вздохнув, она нашла плед, явно привезенный откуда-то из дальнего путешествия, и сгребла туда все фигурки и ракушки. Муся обязательно потянула бы все в рот, облизала, не дай бог проглотила, бросила, сломала, а на всей этой красоте лежал толстый слой пыли.

При том, что в доме чувствовалась рука одного человека, в остальном он казался холодным и безразличным, как будто хозяин в какой-то момент его бросил, а дом обиделся. В нем чувствовалось присутствие многих, совершенно разных посторонних людей, которым в отличие от хозяина было совершенно плевать, что потом будет с домом.

В стильной ванной с модной раковиной и медными кранами висели жуткие и грязные полотенца с вышитыми цветами. На полке явно ручной работы валялись тупая, грязная женская бритва и шампунь от перхоти. Тарелки, судя по всему африканские, использовались и в качестве мусорки – в одной лежали прилипшие и заплесневевшие арбузные семечки и корки, – и в качестве пепельницы – в другой из окурков и пепла образовалась внушительная горка. В шкафу Татьяна нашла старый женский ситцевый халат, стильную белую льняную рубашку и две юбки разных размеров.

Даже после беглого осмотра она поняла, что надо брать тряпку и все отмывать. Пыль лежала везде и всюду. Какие-то пакеты с вещами были разложены по углам на стульях. Прямо на проходе громоздились упаковки с облицовочной плиткой. Строительный мусор был заметен под стул, накрытый покрывалом и заваленный поверху шляпами, кепками и бейсболками, явно забытыми предыдущими постояльцами.

Она вымыла спальню и хотела закрыть дверь. Оказалось, что ни одна из дверей не закрывается, если ее не дернуть со всей силы – косяки рассохлись. Татьяна подумала, что нужна еще одна подушка, и полезла в шкафы искать. Подушки нашлись быстро. Они были упакованы в пакеты и проложены цветами лаванды и обмылками. Татьяна вдохнула запах – знакомый и любимый с детства. Точно так же делала ее бабушка. Даже запах мыла был тот самый, из детства – ядрено-цветочный, въедающийся в кожу. Когда она увидела, что одеяла проложены сухими апельсиновыми и лимонными корками, то внутренне стала лучше относиться к этому странному, запущенному, неуютному дому, которому при всем этом нельзя было отказать в стильности.

Татьяна всегда чувствовала присутствие в доме женщины, женской руки. А тут… Женщина вроде бы была, но не было свойственных только женщинам мелочей – тазиков, удобных полочек, шкафчиков.

В тот же день Татьяна купила в ближайшем магазине пластмассовый таз, большое корыто, чтобы купать Мусю, несколько ковшиков. Перетащила в ванную стул с террасы, мельхиоровый, давно не чищенный поднос, на котором расставила кремы и шампуни. Холодный мраморный пол в спальне она застелила ковром, который сняла со стены, – чтобы Муся ходила босыми ногами. Завернула платком абажур на светильнике – он торчал голой лампочкой и светил прямо в глаза. Комната стала совсем другой, моментально преобразившись, – возможно, менее стильной, но в то же время по-мещански уютной и «жилой».

Татьяна спустилась на кухню. Здесь она даже не знала, за что хвататься. Осторожно открыла шкаф над раковиной. Там в беспорядке были свалены пакетики с разнообразными приправами, макароны разных форм, рис, сахар, соль, чай, как будто уезжающие оставляли после себя неприкосновенный запас для следующих постояльцев.

В холодильнике лежали давно протухшие помидоры в банке, засохшие горчица и сыр, а в морозилке помимо немыслимого количества льда были обнаружены сливы. Татьяна удивилась, потому что впервые в жизни увидела, что их можно морозить.

Под раковиной она нашла несколько кастрюль размером с хорошее ведро, а маленьких, наоборот, не было. Набор кухонной утвари ей тоже показался странным – в углу валялась роскошная форма для кексов, а лопатки, чтобы перевернуть на сковородке мясо, не было. Имелось сито, но не было дуршлага.

Первые три дня, пока Макс возился с Мусей, Татьяна отмывала, отдраивала дом, закупала продукты и узнавала обстановку – где аптека, где магазин.

– Ну вот, теперь можешь спокойно уезжать, – сказала она мужу. – Все хорошо. Если что – обращусь к Диме. Да и домработница должна приехать.

Макс кивнул.

В первый день после отъезда Макса все шло как обычно. Татьяна посадила Мусю в коляску, и они пошли гулять – купить хлеба, йогурта. Обычно коляску вез Макс. Татьяна, когда взобралась на горку, была вся мокрая. «Зато похудею», – подумала она.

С Максом ей было спокойнее. Они даже смеялись над этим странным центром вселенной – церковью, кладбищем, помойкой, хлебной лавкой и школой. Теперь ей было неуютно и страшновато. Видимо, в этот день в городке что-то праздновали, и на пятачке собралось много народу, в основном женщин в белых накрахмаленных платках, которые прикрывали всю голову и закалывались под подбородком, оставляя длинные фалды. Молодых было мало, больше старухи – в черных колготках, черных бесформенных платьях. Они громко разговаривали – Татьяна не понимала, на каком языке. Слышались гортанные, резкие, как будто лающие, звуки.

Татьяна решила обойти эту толпу и пошла в сторону Старого города. Даже эти огромные ворота показались ей страшными. Маленькие окошки-бойницы, сама крепость, стоящая над обрывом. У нее закружилась голова, и она отошла от стены. По булыжникам катить коляску было невозможно, Татьяна дошла до конца первой улочки, если этот закуток можно было назвать улицей, и поняла, что заблудилась. Где-то наверху ругалась женщина. Ей в тон закричал муэдзин. Рядом, наверное в ресторане, поставили диск – популярные мелодии итальянской эстрады. Татьяна прошла, толкая коляску, еще несколько метров и уткнулась в стройку. Двое рабочих выкладывали лестницу, которая шла практически вертикально. Макс рассказывал, что этот город раньше был пиратским, а самые старые дома служили тюрьмами. Татьяна почувствовала, как по рукам бегут мурашки – от сильного, сносящего с ног ветра, от этих мрачных каменных закоулков, от музыкальной какофонии. Она увидела старуху, которая стояла вместе с ней за хлебом – старуха была в старом халате и тапочках. Татьяна кинулась к ней, показывая знаками, что заблудилась. Старуха махнула рукой – мол, иди туда.