Паноптикум - Элис Хоффман

– Как это может быть, чтобы от человека ничего не осталось? – продолжал Вайс. – Разве так уж много девушек с волосами, белыми как снег? Разве многие приходят вовремя домой каждый вечер, никогда не опаздывая? – Он говорил хриплым голосом, так как надышался угольной пыли, рыская в завалах на Грин-стрит. – Они не нашли ни клочка ее одежды, ни кошелька, ни украшений – ничего! У нее был золотой медальон, принадлежавший ее матери. В последний день рождения Ханны я подарил ей этот медальон. Она была так благодарна, что заплакала и поклялась никогда его не снимать. Золото не горит, это я знаю точно. Оно плавится, но не пропадает. И никто из ее друзей не видел ее в то утро. Что это значит? Я спрашивал всех, кто выжил, даже ее ближайшую подругу Розу, которая лежит в больнице Святого Винсента с обгоревшими ногами. – Глаза его гневно блеснули. – Человек не может исчезнуть бесследно!

Эдди достал из шкафа виски и стаканы. До пожара он просто выпроводил бы гостя, но теперь он проникся к нему сочувствием. Поставив стакан перед Вайсом, он спросил:

– А вы не обращались в полицию?

– В полицию? – Вайс неприязненно нахмурился. – Нет. – Он залпом опорожнил стакан и пододвинул его к Эдди, требуя еще. – Мне нужен тот, кому я доверяю. Поэтому я пришел к тебе.

– Ко мне? Но почему вы доверяете мне?

Вайс помотал головой, раздраженный тем, что Эдди его не понимает.

– Да потому, что ты один из нас, Иезекиль.

– Но я не один из вас! Посмотрите на меня.

На нем была голубая рубашка и черные брюки. Не было ни талеса на плечах, который накидывают, обращаясь к Богу, ни каких-либо других признаков его ортодоксального воспитания. Волосы Эдди были коротко подстрижены, ермолку он давно уже не носил. Он был босиком, и на одной из лодыжек можно было видеть вытатуированный трезубец, который смущал даже его самого. Напившись как-то вечером, он зашел в пользующийся дурной славой салон Сэмюэла О’Рейли, который обзавелся новой электрической машинкой для татуировки, изобретенной Эдисоном. Уже на следующее утро, проснувшись с головной болью, Эдди пожалел о содеянном. Татуировки были категорически запрещены иудеям, и тот, кто нарушал запрет, не мог быть похоронен на религиозном кладбище. Однако сожаления Эдди были вызваны не столько религиозными соображениями, сколько тем, что татуировка была выполнена очень грубо.

Вайс с сожалением посмотрел на молодого человека.

– Ты полагаешь, твой отец послал бы меня к недостойному человеку? Ты думаешь, он не знает собственного сына? Ты тот, кто умеет разыскивать людей.

– Ой, мистер Вайс, бросьте. – Эдди прикончил свою порцию виски и налил еще одну. Ему захотелось напиться.

– Он сказал, что ты работал на Хочмана.

– Он знает об этом?

– Отец знает своего сына.

– Нет, – помотал головой Эдди. «Непременно нужно напиться», – подумалось ему.

– Он сказал, что это ты нашел того мальчика под мостом, а вовсе не этот лжепровидец. Жулик присвоил заслугу себе, но нашел-то парня ты. Твой отец сказал, что ты всегда обладал этим даром и даже маленьким мальчиком однажды вывел его из леса. Он сказал, что умер бы без тебя или до сих пор бродил бы там.

Эдди был ошеломлен. Он никогда не думал о себе как о человеке, способном вывести кого-то из дремучего леса. И уж точно он не говорил отцу, каким образом зарабатывает деньги. Он знал, что отец не одобрил бы Хочмана с его штучками. Но, оказывается, Коэн-старший знал, чем занимается его сын по ночам. Может, он не спал и наблюдал за тем, как Эдди выскальзывает из дома? Или даже поднимался со своего тонкого матраса, набрасывал пальто поверх пижамы, и следовал за Эдди до самого Зала любви, где стоял в каком-нибудь темном углу на Шериф-стрит, оплакивая своего сына? Не исключено, что и чемодан был при нем.

– Нельзя же доверяться людям, которых совсем не знаешь, – увещевал Эдди своего гостя. – Так можно запросто попасть в беду.

– Я знаю твоего отца, и мне этого достаточно. – Вайс прищурился. – Может, тебе нужны деньги? У меня есть. – Он полез в карман сюртука, но Эдди остановил его.

– Нет, дело не в деньгах. – Эдди откинулся на стуле и потер виски. Голова у него гудела. – Даже если я сделаю то, о чем вы просите, неизвестно, понравятся ли вам результаты моих поисков.

Вайс помотал головой, не соглашаясь.

– Если ты узнаешь правду, значит, найдешь то, что мне надо.

– А что, если Ханна погибла? Вы это тоже хотите узнать?

– В этом случае покажи мне ее медальон. Тогда я поверю, что она мертва, и прочту кадиш, чтобы ее душа успокоилась.

Вайс достал из жилетного кармана фотографию. Это был снимок очень плохого качества, сделанный за десять центов автоматом в одной из фотогалерей, которыми изобиловали Кони-Айленд и Четырнадцатая улица. Хотя изображение уже выцвело и побледнело, оно не оставляло сомнений, что девушка очень красива. У нее были длинные белокурые волосы и тонкие черты лица.

– Твой отец сказал, что ты ее найдешь, – повторил Вайс дрогнувшим голосом. – Было бы жаль, если бы оказалось, что он меня обманул.

Утром Эдди проснулся на полу. После ухода Вайса он прикончил бутылку виски и залил его солидной порцией джина, соорудив тем самым убийственный коктейль, а потом, очевидно, уснул рядом с собакой. В результате теперь у него болели ноги и спина. Кроме того в комнате было сыро, и его мучил кашель. Если он не побережется, то может подхватить пневмонию, как Мозес Леви.

Эдди достал из-под пола жестянку, в которой хранил свои сбережения. Он собирался купить на эти деньги новый фотоаппарат, в котором использовалась гибкая пленка. Эта недавно разработанная техника значительно ускоряла и упрощала процесс проявления, но покупку можно было отложить. Привычка прятать заработанные деньги выработалась у него еще в детстве, а укромное место он хитроумно выбрал прямо под столом, за которым они с отцом по вечерам ужинали. Здесь, в своей мансарде, он выбрал такое же место. Вытащив ассигнации, Эдди вложил их в конверт. Он уже схватил пальто, собираясь выйти, но тут заметил серебристый блик в ведре рядом с умывальником, мелькнувший, как звездочка, упавшая туда сквозь слуховое окно. Это была форель, неподвижно лежавшая на дне. Эдди почувствовал жалость к ней. Надо было бы выпустить ее в реку, ибо рыба рождена для того, чтобы плавать, а не лежать в ведре. Не ждать же, пока она тут сгниет, и не выбрасывать же ее в мусорный бак в переулке. Эдди завернул форель в старую газету, свистнул Митса и отправился в путь.

Извозчик уже пришел, чтобы задать лошадям овса и сена. Это был приземистый субъект с широким некрасивым лицом, изуродованным шрамами. На нескольких зубах у него красовались золотые коронки, он часто говорил, что покончил с темным прошлым, но в подробности не вдавался.

Иногда он представлялся людям как Джо, иногда как Джонни. Когда-то он работал в барах «шерифом», то есть вышибалой, следил за порядком и пользовался возможностью помахать кулаками. Затем он поднялся на самую вершину криминального мира и какое-то время работал на Таммани-Холл и политиков, заправлявших жизнью города[16]. Длительное тюремное заключение выветрило из него воинственный дух, и он осел в конюшне, зарабатывая извозом. Он любил животных и птиц, особенно голубей, которых держал в помещении для хранения упряжи. Они садились к нему на плечи, когда он возился по хозяйству. А начинал свою карьеру Джо/Джонни в магазине, специализировавшемся на товарах для животных. Он часто говорил Эдди, что там ему и надо было остаться. Лошади охотно шли к нему, потому что он обращался с ними ласково, называя каждую по имени – Салли, Спот, Девчушка, Джексон. Жил он за углом, в ночлежке на Двадцать второй улице, а когда какая-нибудь лошадь болела, он переносил свою койку в конюшню. Его часто можно было видеть курящим опиум на улице, но в конюшне он никогда этим не занимался, дабы не повредить животным и не поджечь искрой сено. Эдди не обращал внимания на запах опиума. Бывают соседи и похуже. А опиумные притоны Нижнего Ист-Сайда посещали тысячи людей. Большинство их безуспешно искало работу, а, найдя, не удерживалось на ней надолго.