Ливонская война 1558-1583 - Александр Шапран

Тот факт, что наш соотечественник от исследователя до простого обывателя останавливает внимание на этой эпохе и на самой личности главного героя эпохи, неудивительно. Историк Н.И. Костомаров говорил, что «в нашей истории царствование царя Ивана Васильевича Грозного, обнимающее половину лет, составляющих XVI столетие, есть одна из самых важных и достойных особого исследования эпох… Много было совершено в этот полувековой период славного, светлого и великого по своим последствиям, но еще более мрачного, кровавого и отвратительного. Карамзин именно на этой части русской истории показал всю силу своего таланта, более чем на всякой другой, и с замечательной верностью угадал характер этой личности».

Здесь Костомаров, упоминая о заслуге другого историка, своего ученого предтечи H. М. Карамзина, удачно подыскал термин — угадал. Не раскрыл характер, а именно угадал. Дело в том, что наши исследователи, разделяющие одинаковую точку зрения на личность Грозного и примерно в одних и тех же тонах рисующие картину его деятельности со всеми ее результатами, одинаково подчеркивая дурное воспитание, которое получил будущий царь в детстве, зачастую по-разному оценивают его природный интеллект. Так, тот же Костомаров о Грозном царе говорит, что «он от природы не имел большого ума», а другой наш знаменитый историк В.О. Ключевский, напротив, рассказывая об Иване Грозном, утверждает, что «от природы он получил ум бойкий, гибкий, вдумчивый и немного насмешливый, настоящий великорусский, московский ум». Может быть, между обоими мнениями и нет принципиальной разницы, ибо далее оба ученых указывают на объективные причины, которые в любом случае неизбежно должны были негативно повлиять на развитие этого ума, каким бы он ни был изначально. Так, Костомаров отмечает, что Иван с детства «одарен был в высшей степени нервным темпераментом и, как всегда бывает с подобными натурами, чрезмерною страстностью и до крайности впечатлительным воображением. В младенчестве с ним как будто умышленно поступали так, чтобы образовать из него необузданного тирана». А Ключевский, отметивший бойкий и гибкий ум царя, далее вынужден был заметить, что «обстоятельства, среди которых протекало детство Ивана, рано испортили этот ум, дали ему неестественное, болезненное развитие».

Что это были за обстоятельства, выше мы уже сказали. Об этом же трактуют и современные нам исследователи. Так в своей работе «Русская история» ее авторы И.А. Заичкин и И.Н. Почкаев отмечают:

«Ожесточенная борьба бояр за власть протекала на глазах малолетнего Ивана IV и, безусловно, сыграла свою отрицательную роль в формировании характера будущего грозного правителя Русского государства. Одаренный от природы блестящими способностями подросток был очень впечатлительным. Он легко и быстро переходил от радости к гневу, от веселья к глухой тоске и все принимал близко к сердцу… Вместе с тем, повседневно наблюдая сцены грубого насилия и дикого произвола, Иван исподволь привыкал к ним, сам становился мстительным и злобным, равнодушным и хладнокровным даже к крайним проявлениям человеческой жестокости… В таких условиях выковывался характер будущего государя, и свой первый в жизни смертный приговор Иван IV вынес в конце 1543 г., когда ему исполнилось 13 лет».

Так что, может быть, не столь уж и важно, чем первоначально одарила природа первого русского царя, куда важнее то, что уже в первые годы жизни он был безнадежно испорчен реальными обстоятельствами и окружающей обстановкой.

Такое, хотя бы краткое, поверхностное знакомство с личностью главного героя эпохи нам необходимо для понимания многих аспектов его деятельности, в том числе главного, эпохального события его царствования — продлившейся четверть века войны на западе. Но сначала пройдемся по основным вехам его правления до развязывания Ливонской войны.

Прежде всего, следует отметить, что Иван Грозный принадлежит к той категории государственных деятелей, сама деятельность которых никогда не перестанет возбуждать к себе интереса со стороны потомков. И это исключительно потому, что она неизменно сопровождалась большим шумом, обставлялась громким и броским внешним антуражем, вследствие чего и запомнилась не столько своими результатами, сколько потрясениями, перебудоражившими современное тем событиям общество. А потому характеристиками таких личностей, как Иван Грозный, впоследствии можно свободно манипулировать, легко выдавая громкое и шумное за великое. А если к этому добавить, что во всех своих начинаниях Грозный царь на первых шагах неизменно имел успех, то задача изображения его образа в глазах потомков в наилучшем свете еще более упрощается, несмотря на то, что все эти прекрасно начатые предприятия финалом имели полный провал. Но способность Грозного царя обставлять любое из своих начинаний большой помпой и сопровождать излишней шумихой настолько подействовало на нервы и впечатления современников и передалось потомкам, что зачастую крах этих самых начинаний остается незамеченным. По этому поводу уже не раз цитированный нами историк Ключевский в свое время заметил, что «положительное значение царя Ивана в истории нашего государства далеко не так велико, как можно было бы думать, судя по его замыслам и начинаниям, по шуму, какой производила вся его деятельность. Грозный царь больше задумывал, чем сделал, сильнее подействовал на нервы своих современников, чем на современный ему государственный порядок. Жизнь Московского государства и без Ивана устроилась бы так же, как она строилась до него и после него, но без него это устроение пошло бы легче и ровнее, чем оно шло при нем и после него: важнейшие политические вопросы были бы разрешены без тех потрясений, какие были им подготовлены».

Первым политическим мероприятием Ивана в ранге вышедшего из-под опеки полновластного правителя было венчание на царство, то есть официальное принятие царского титула. Принято считать, что этот факт упрочнял самодержавие, возвышал авторитет носителя высшей власти, как в глазах своих подданных, так и в глазах иностранцев и, конечно же, сопутствовал повышению престижа государства на международной арене. Так например, Карамзин на этот счет заметил, что «с сего времени Российские Монархи начали уже не только в сношениях с иными Державами, но и внутри Государства, во всех делах и бумагах, именоваться Царями, сохраняя и титул Великих Князей, освященный древностью… Хотя титло не придает естественного могущества, но действует на воображение людей… Достойно примечания, что Константинопольский Патриарх Иосаф, в знак своего усердия к Венценосцу России, в 1561 году Соборною грамотою утвердил его в сане Царском… Сия грамота подписана тридцатью шестью Митрополитами и Епископами Греческими».

Примерно в таком же ключе строят свои выводы насчет принятия царского титула и многие другие исследователи, вплоть до современных. Надо сказать, что тут есть предмет для полемики.

С чем в приведенном высказывании ученого в первую очередь следует согласиться, так это с тем, что титул не придает могущества, а лишь действует на воображение. Все же иные утверждения этого и других историков насчет укрепления самодержавия вызывают сомнения. Начавшаяся вскоре после эпохи Грозного круговерть на московском троне с ее годуновской авантюрой и с рядом менявших друг друга самозванцев, когда и царский сан и само царское имя сделались орудиями грязных интриг, поставивших государство на грань развала, дают мало оснований считать московское самодержавие окрепшим от официального принятия царского титула. А что касается признания этого титула главой православной церкви, о чем повествует нам Карамзин, то тут следует помнить, что Константинопольский патриарх со всем своим синклитом, будучи подданным Турецкого султана и гонимым мусульманским окружением, к этому времени давно сделался послушным московскому властелину, на содержании которого существовала греческая церковь, а потому в надежде на очередную подачку и в ожидании ее рад был приветствовать любую выдумку кремлевского самодура. А вот чего действительно добилось московское самодержавие официальным принятием царского титула, так это еще большего своего обожествления. Обладатель московского трона получал теперь корону из рук главы церкви, таким образом, он представлялся в глазах подданных наместником Бога на земле, избранником Бога, его помазанником. Царской власти теперь еще больше придавалось божественности происхождения, личность монарха окружалась ореолом святости, а любое посягательство на нее считалось не просто преступлением, а святотатством.