Время Химеры. Геном Пандоры - Юлия Зонис

- Ковальский, сначала - этого!

Медленно, волоча ноги, доктор подошел к столбу. Кнут тоже волочился за ним по пыли. Глядя на выступающие лопатки мальчишки, Ковальский пробормотал быстрой скороговоркой:

- Послушайте, я не хочу этого делать. А вы, пожалуйста, не выдавайте меня. Вам же все равно умирать. Я постараюсь бить небольно.

Паренек повел плечами и небрежно ответил:

- Да чего уж там. Валяйте. Меня никогда еще не били кнутом. Это, должно быть, очень интересно.

Да он просто издевается, понял Ковальский. Они все над ним измываются: Элиэзер, Захария, а теперь и этот шкет. Ведь он хотел помочь, просто хотел помочь, а неблагодарный щенок плюет ему в лицо и смеется. Доктор поднял хлыст.

Первый удар получился не очень, но от второго мальчишка закричал, и лопатки его перечеркнула красная полоска.

- Убьет, - хрипанул в ухо Захария, и отец Элиэзер тоже понял - убьет.

Это было бы нехорошо, и преподобный повелительно мотнул головой. Захария поспешил к докторишке своей косолапой походкой и перехватил руку с хлыстом. Хлыст удалось забрать не сразу, доктор рвался бить еще и еще. Отец Элиэзер удовлетворенно хмыкнул. Вот так и вырабатывается истинное рвение.

Когда доктора оттащили, преподобный подошел к мальчишке. Тот мешком висел на веревках, вся спина исполосована. Кровь струйкой стекала в пыль. Ухватив парня за волосы, преподобный заглянул ему в лицо. Отпетый на соседнем столбе надрывался:

- Ты чего его, сучара, трогаешь? Ты меня тронь!

Игнорируя вопли бандюги, отец Элиэзер спросил:

- Ну как? Будешь говорить, или тебе мало?

Парень уставил на него черные глаза - странные, глаза безо всякого блеска, как старые матовые снимки. Облизнув прокушенные губы, мальчишка сказал:

- Святой отец, можно задать вам вопрос? Отчего бог в вашей церкви слепой?

Вопрос так огорошил преподобного, что он чуть было не ляпнул привычное: «Чтобы чистые очи не взирали на людские непотребства». Но не ляпнул, не таковский он был, чтобы ляпнуть - лишь змеей мелькнула непрошенная мысль, что гляделки у мальчишки точь в точь как у того, в церкви. Тоже словно замазаны краской. Мелькнула и пропала.

- Та-ак. Значит, мало. Ладно. Когда подпалим тебе пятки, увидим, как ты запоешь.

Парень, скосив глаза, смотрел на что-то на своем плече. Муха. Крупная, толстобрюхая мясная муха. Странно, вроде уже не лето. Отец Элиэзер автоматически поднял руку, чтобы согнать насекомое, как вдруг земля поплыла под его ногами. Преподобный поспешно шагнул в сторону, успел увидеть свежий раскоп, успел увидеть даже, как из раскопа выскочило что-то серое - и тут это серое впилось в поднятую руку отца Элиэзера, и пришла ужасная боль.

Когда прекрасный наземник взял ее за руку, не притронувшись и пальцем, Сиби перестала слышать Старого. И это было тяжело, потому что, оказывается, Старый здорово помогал думать. Как будто половина мыслей принадлежала ей, Сиби, а половина Старому. Или даже нет - первая половинка одной мысли Сибина, вторая - Старого, или нет - мысль, может, и Сибина, но правильная ли это мысль, знает только Старый. Тут Сиби окончательно запуталась и чуть не заревела от огорчения. И все же не заревела, потому что рука наземника - самая настоящая, теплая рука - погладила ее по голове. Ничего лучше с Сиби никогда не случалось.

«Не бойся, - сказал прекрасный наземник со сложным именем Колдун. - Ты теперь со мной. С тобой не случится ничего плохого».

Да, с ней не могло случиться плохого, хотя мысли еще немного путались. Для начала она попробовала опереться о мысли Своего Наземника - ведь он сам сказал, что теперь вместо Старого - но из этого ничего не вышло. Колдун думал странно, сразу во всех направлениях, и, кажется, сам толком не понимал, что думал. Например, о Сиби он думал одновременно как о теплом шерстистом звере на четырех лапах, с болтающимися ушами и высунутыми мокрым языком; как о похожем на Сиби наземнике с темной кожей и странным именем Маугли; и как о маленькой наземнице по имени Мирра. Сиби вздохнула и поняла, что, кажется, отныне придется полагаться только на собственные мысли. А это оказалось непривычно и тяжело. Ленивые мысли, глупые мысли. Сиби с удовольствием дала бы им оплеуху, чтобы шевелились быстрее.

Колдун велел ей ждать и вместе с другом ушел в Очень Плохое Место. Сиби сама толком не понимала, почему это место такое плохое. Надо было вспомнить. Старый просил не вспоминать, но сейчас очень важно было вспомнить - а память у Сиби хорошая. Сиби помнила все, что когда-то с нею случалось, все, начиная с того момента, как она осознала себя в тесной и теплой, наполненной влагой норе, где Сиби плавала и слушала, что творится за стенами. За стенами говорили наземники. Они говорили точь в точь как Колдун с его другом, и это просто здорово, потому что Сиби хотела побыстрее научиться и говорить с Колдуном на его наземном языке. Тогда, возможно, о ней не станут думать, как о четвероногой, покрытой шерстью и глупой скотине.

«Лиззи, ну что ты в самом деле? Ты же знаешь, ты все знаешь. Она родится чудовищем, к ней приложил лапу нечистый. Мы не можем ее оставить».

«Пит, дорогой, я все понимаю, но пожалуйста... Она же наш ребенок, наша доченька».

«Но отец Элиэзер не допустит...»

«Мы можем сбежать».

Тоска во втором голосе захлестнула Сиби с головой.

«Сбежать? Сбежать куда? Там никого нет, Лиззи, нет никого. Мы остались одни, остальные люди погибли. Там только зло».

Наземник... людь... человек по имени Пит ошибался, но Лиззи его послушалась. А затем... Сиби запомнила красный свет, грубые злые руки и чувство, что она задыхается, что ее не будет сейчас, уже почти нет... Она тонула, как тонул в свой тоске человек Пит. Но пришел Старый, и все стало хорошо.

Колдун очень красивый и очень добрый, но не такой умный, как Старый. Он глупый и ходит опасно, почти как Сири, которая иногда карабкалась на ветки верхних деревьев и там расхаживала, щеголяя смелостью. Колдун делает это не из хвастовства, а из-за чего-то, чего Сиби пока не понимала. Может, из-за того, что у него никогда не было Старого. Вот и сейчас он ушел в Плохое Место, и там начало твориться необъяснимое. Сиби оставалась внизу и ничего не понимала, проклиная свою глупость, пока Колдун не закричал - так громко, что даже его мысли в голове у Сиби наполнились криком - и в земле не появился вкус его крови. И тут Сиби все стало ясно. Плохое Место собиралось съесть Колдуна, как однажды чуть не съело Сиби, как ело Неродившихся Сестренок. Идти наверх было невозможно. Наверху сейчас полыхало огромное, слепящее, которое ободрало бы кожу и сожрало плоть с Сибиных костей. Но какое это имело значение, когда погибал Ее Человек?

Колдун слишком увлекся рассевшимся на его плече дроном и потому не сразу осознал, что произошло. Сиби, выскочившая из раскопа, каталась в пыли и жалобно выла. С нее на глазах сле зала кожа, обнажая кровящее мясо. Но и священник, еще минуту назад самодовольно ухмылявшийся, опустился на землю. Он зажимал укус на руке, а на лице его застыл ужас. Потом отец Элиэзер заорал. Кожа на его щеках и надо лбом вспухла бубонами, прорвалась гнойными кровоточащими язвами. Преподобный вцепился в свой черный сюртук и содрал его, разорвал рубашку, и под ней тоже обнажились нарывы. Толпа охнула и замерла, и в гробовой тишине раздался истерический смех. Смеялся доктор Ковальский. Смеялся, хихикал, реготал, тыкал пальцем в преподобного и булькал сквозь хохот: