Царь Соломон. Мудрейший из мудрых - Фридрих Тибергер

Существовавшее во времена Давида различие между царствами Иудеи и Израиля указывает на еще более глубокие идеологические контрасты и проливает свет на некоторые значительные события в период ранних царств. В библейском сообщении о событиях далекого прошлого, составленном во времена Давида, говорится, что Саул хотел истребить жителей Гаваона «по ревности своей о потомках Израиля и Иуды» (2 Цар., 21: 2). Это доказывает, что во времена Давида и его преемников четко осознавалось различие между двумя племенами, хотя во времена Саула оно только намечалось.

Не приходится сомневаться в том, что колено Иуды отказалось участвовать в первой войне Саула, когда он призвал всех участвовать в кампании против аммонитян, в отличие от последующей войны с филистимлянами. В любом случае упоминание о походе Саула на амаликитян поселения Телам, близ границ Египта, указывает на то, что военные силы Саул собирал именно на иудейской территории и что остальные племена пришли сюда, чтобы помочь иудеям.

Давида привезли ко двору Саула и присвоили ему высший военный чин, это свидетельствует о факте, что в то время для всех племен существовало только одно сильное царство. Тесное общение Давида с Саулом привело к тому, что при дворе вскоре признали политические и военные способности первого, и усиление влияния Давида начало беспокоить Саула.

Различие между ними со всей очевидностью проявлялось и в политике, которую они проводили. Это может быть единственным объяснением постоянного противодействия Давида военным. Он не представлял никакой опасности для правителя как конкретная личность, но был опасен как лидер политической группы. О том же свидетельствует и факт, что Саул прекратил преследовать Давида, как только узнал, что тот покинул страну: «И донесли Саулу, что Давид убежал в Геф, и не стал он более искать его» (1 Цар., 27: 4).

В своей последней битве против филистимлян и героической смерти Саул проявил подлинное величие души, свойственное тому, кто много пережил, но отнюдь не был безжалостным и одержимым манией преследования. В истории об Аэндорской прорицательнице (1 Цар., 28) мы видим одинокого человека, стремящегося обрести внутреннее равновесие, чтобы выполнить ту задачу, которая перед ним поставлена. «Весь день и всю ночь» он «постился», чтобы на него снизошло благословение Божие. Не случайно он говорит вызванному для него волшебницей духу пророка Самуила: «Я вызвал тебя, чтобы ты научил меня, что мне делать».

То, что единственный выживший в битве, Авиафар, бежит к Давиду со священными сосудами (1 Цар., 22: 20), доказывает, что священники были на стороне Давида, а не Саула. Также верно, что не только Самуил, но также священники и пророки признали в Давиде законного правителя Израиля и продолжателя традиций Моисея.

Очевидно, что, когда пророк Гад появился в качестве посланника перед убежавшим в Моав Давидом, умоляя его немедленно вернуться в Иудею, чтобы открыто выступить вместе со своими сторонниками, Давид уже ожидал подобного течения событий (1 Цар., 22: 5).

Саул был солдатом, стремившимся установить «порядок в доме», добиться мира с противниками, что совсем не совпадало со стремлениями его сына Ионафана – самого преданного друга Давида, а также дочери Мелхолы, которая любила Давида и вышла за него замуж. Вот какова была сила духа и веры, которую несла в то время религия!

Два отрывка из сообщений о первой войне Саула против филистимлян ясно показывают существовавшее до Давида представление о монархии. Саул не стал ждать предсказанного прибытия пророка Самуила, но сам принес жертву перед битвой, освятив оружие, потому что иначе армия наемников рассредоточилась бы (1 Цар., 13:

8—11). Тем самым Саул продемонстрировал приоритет интересов государства над нормами религии. Вместе с тем его возвел на трон пророк Самуил. После победы в битве Саул сооружает алтарь (1 Цар., 14: 35), на котором приносят в жертву животных. Слова «то был первый жертвенник, поставленный им Господу» указывают, что он впервые отдал должное религии. Мы уже говорили, что Саул не связал себя с ковчегом Завета, который перед сражением принесли из Силома.

Разгромив амаликитян, он отпустил их правителя Агага и отказался принести в жертву захваченный скот, как требовал Самуил, что привело к окончательному разладу с пророком, которого – и это специально подчеркивается – Саул больше не увидел.

Резко отрицательное отношение Саула к предсказателям, хотя он и поверил Аэндорской колдунье, объясняется стремлением избежать опасностей, исходящих из сил потустороннего мира (1 Цар., 28: 9). Похоже, правда, что сам он охотно прислушивался к мнениям оракулов. Тот факт, что Саул покончил с собой, бросившись на собственный меч, чтобы не попасть живым в руки врагов, показывает, что даже после смерти он оставался героем, но не борцом за веру.

На основании противостояния между священниками, пророками и Саулом мы видим, что Давид воплощал для них новый образ мыслей и, возможно, для большей части молодого поколения «сделал его (Давида) благоприятным в их глазах» – он придал религиозный стимул стремлениям людей следовать идее государственности.

Музыкальные способности, оптимизм и редкое сочетание суровости и нежности, эмоциональная, но хорошо продуманная манера поведения в разных жизненных ситуациях – все эти качества придавали его личности те особенные, человеческие, качества, которым и завидовал более жестокий и эгоистичный Саул. Они объясняют и то особенное обаяние личности, которое ощущали все, кому доводилось общаться с Давидом.

Однако основные правила его поведения определялись религиозными особенностями еврейского государства.

Обращение к «странным богам» было для него труднее, чем все перенесенные страдания. Именно Давид, вернувший с особыми церемониальными почестями ковчег Завета, образовал центр религиозной жизни и смог повлиять на священничество.

Все вышесказанное относится скорее к духовной, а не к политической сфере. Его идеи государственности, возможно, требовали дальнейшего развития, о чем свидетельствуют косвенные данные. Покинув двор Саула, он отправился в южную Иудею и собрал вокруг себя немало сподвижников: «Услышали братья его и весь дом отца его и пришли к нему туда», «и собрались к нему все притесненные, и все должники, и все огорченные душою» (1 Цар., 22: 1—2). Оттуда отправился Давид в Массифу Моавитскую и повел переговоры с царем моавитским, затем вернулся обратно в Иудею и решил идти к царю филистимлян.

Под предводительством Саула Израиль сражался против моавитян и филистимлян, и, хотя враги были разгромлены, война могла вспыхнуть в любой момент – тогда Давид и Саул превратились бы во врагов. Более того, Давид даже согласился преследовать филистимлян, и, когда те были готовы нанести решающий удар, направленный против Саула, именно Давиду пришлось выступить против Израиля.

Однако другой филистимлянский правитель не вполне доверял Давиду и потребовал, чтобы тот вернулся обратно в Секелаг. Так оно и произошло, и братоубийства удалось избежать, хотя вина Давида оттого не уменьшилась – его поведение не могло быть оправдано тем, что уход к филистимлянам оказался единственно возможным средством избежать столкновения с Саулом (1 Цар., 27: 1).