Румянцевский сквер - Евгений Войскунский

Светло стало — и кончилась тишина.

Почти одновременно заработали пулеметы с берега и с моря — трассирующие очереди прожгли черное полотно ночи и будто схлестнулись. С бронекатеров и охотников ударили пушки, нащупывая прожектора и огневые точки на мерекюльском берегу, разбуженном внезапным боем.

— Вперед, вперед! — орал Слепцов. — Быстрее!

Теперь под ногами лед. Нагромождения льда у самого берега. Оскальзываясь, падая и поднимаясь, десантники одолевали ледовый припай, карабкались на крутой заснеженный берег, задыхаясь, цепляясь за углы скал, за гибкие прутья кустарника. Ну все, зацепились! Теперь — врешь, не скинешь…

Длинная пулеметная очередь повалила десантников, не успевших отдышаться, в снег. Слева, в лесочке, мигало желтое пламя, и, как понял, присмотревшись, Колчанов, пулемет бил по катерам, а может, по десантникам, еще не выбравшимся на берег.

— Лейтенант! — крикнул он Слепцову. — Я возьму его!

— Давай! — ответил комвзвода. — Он из дзота бьет. Зайди с тыла!

Быстрыми перебежками, от выступа скалы к сосне, от сосны к кустам, Колчанов со своими ребятами приближался к работающему пулемету. За кустами полого уходила вверх голая местность, тут не пробежишь, не проползешь к дзоту. Колчанов сказал Кузьмину, жарко дышавшему рядом:

— Ты и Цыпин! Ползите кустами вон туда, обойдете дзот…

Не договорил. Над головой прошелестело, впереди громыхнул взрыв, взметнулся столб черного дыма, свистнули осколки, куски скального грунта. Пулемет замолчал. С катера пушка жахнула, подумал Колчанов, а сам уже, пригнувшись, бежал к дзоту, на бегу вытаскивая из кармана полушубка гранату. Пулемет ожил, теперь немец бил по атакующим — поздно, поздно, уже они в мертвом пространстве, и быстроногий Кузьмин, раньше всех добежавший, сунул в амбразуру гранату. Глухо рвануло в дзоте, повалил дым. Ну, теперь все. Заткнули глотку.

Отсюда, с прибрежной высотки, в мерцающем свете ракет увидел Колчанов десантников второго броска, бредущих в воде, карабкающихся на припайный лед. Увидел вспышки выстрелов на катерах, поддерживающих высадку огнем… и всплески ответных разрывов… ах ты, рвануло на одном катере, прямое попадание…

— Колчанов! — достиг его слуха высокий голос Слепцова. — Давай вниз! Выходим на дорогу!

Пришлось Колчанову со своим отделением припустить бегом — снег на скате был плотный, — чтобы догнать взвод, уходящий вдоль берега влево, в сторону Мерекюли. Там, в низинке, гремел бой, что-то горело, бежали фигурки к автобусу…

Наезженная дорога, вдоль которой шел взвод Слепцова, как раз повернула к горящей деревне, когда Цыпин схватил Колчанова за руку:

— Сержант, смотри!

Оглянувшись, Колчанов увидел: по дороге, нагоняя их, быстро шли люди, не разберешь сколько, слитная темная масса. Свои, что ли? Все же Колчанов скомандовал ребятам залечь на обочине. А Цыпин, вот же ослушник чертов, выскочил на дорогу, присматриваясь к идущей группе — к своим, братьям-десантникам… Вдруг заорал:

— Фрицы!

И метнулся в кювет, в сугроб, а те, идущие, загалдели, вдогонку Цыпину ударило несколько очередей. Тут же на эту группу, бежавшую, видимо, на подмогу своим в Мерекюле, обрушили автоматный огонь десантники из колчановского, да и из других отделений. В упор расстреливали заметавшихся немцев. За пять минут все было кончено. Только вышли на дорогу — трофейное оружие, «шмайсеры» подобрать, — как возник и стал приближаться вой моторов. Десантники прислушались, обратив лица в сторону деревни. На лица лег дальний свет фар.

— На обочину! — крикнул Слепцов. — Быстро!

Мигом — врассыпную, в обе стороны, в придорожные кусты. Из Мерекюли шли машины с включенными фарами. Впереди бронетранспортер, за ним штабной автобус, крытый грузовик. Подъезжая к месту побоища, бронетранспортер замедлил ход — немцы, видимо, вглядывались в трупы на дороге. Колонна остановилась, выли моторы, выбрасывая клубы вонючего газа. Может, увидев шевеление в кустах, а может, просто наугад — вырвалась из черного ствола на бронетранспортере и хлестнула по обочине длинная пулеметная очередь. И сразу в ответ — автоматный гром. Из машин посыпались солдаты. Залегли, открыли огонь. На дорогу и с дороги полетели гранаты. Взрывы, взрывы, крики, свист пуль… вспышки яростного огня… Пихтелев размахнулся и швырнул тяжелую противотанковую гранату — влепил в пятнистый борт бронетранспортера, под пулеметную турель, громыхнул взрыв, пулемет умолк. Штабной автобус стал объезжать дымящийся бронетранспортер, но его забросали гранатами, перекрестили автоматным огнем, и он тоже замер на оглохшей от ночного боя дороге. И уже полыхнул, выбрасывая оранжевые языки, крытый грузовик.

Разгром автоколонны был быстрым и полным. Слева и справа доносились звуки боя — то усиливалась пальба, то слышались одиночные выстрелы, — а тут, на дороге, невдалеке от горящей деревни Мерекюля, стало тихо. Только шумел ветер в равнодушных кронах сосен. Только стонали раненые. Хрипел, сплевывал кровью лейтенант Слепцов, раненный в грудь осколками гранаты. Его и еще троих перевязали, положили на плащ-палатки. А двое убитых остались тут, неглубоко закопанные в замерзшую землю у обочины дороги.

— Колчан, — прохрипел, глотая слова, Слепцов, — прими коман-н-ние… Идти на юг… станц… Ауве…

— Понял, — кивнул Колчанов. — К станции Аувере.

Он знал: еще на Лавенсари проработан основной вариант десанта — прорываться к железной дороге небольшими группами, обходя опорные пункты противника. И он принял у командира взвода планшет с картой и застегнул на правом запястье ремешок компаса.

По компасу и повел на юг свою группу, в которую влились и десантники из других взводов, вышедшие тут, поблизости, на берег. Перекура не разрешил, нельзя было терять время. Раненых несли на плащ-палатках.

Снег был глубокий, по колено, продвигались не так быстро, как намеревались, и шли бы еще медленнее, если б не Семен Пихтелев: он шел впереди, своим большим сильным телом прорубал дорожку в сугробах. Лес был негустой и низкорослый — не нравился Колчанову этот прибрежный эстонский лес. Полушубок и ватные штаны, намокшие при высадке, покрылись ледяной коркой, обламывавшейся и снова нараставшей при движении, и только в движении был смысл этой чертовой ночи. Хорошо бы стянуть сапоги и сменить мокрые портянки на сухие… Некогда, некогда… Вот выйдем к станции — тогда уж…

Справа стрельба стихла, а слева все еще доносилась. Там ухали пушечные выстрелы. Зеленоватые сполохи ракет освещали подбрюшье низко нависшего неба.

Востроглазый Цыпин первым увидел слева, в притуманенном пространстве — нет, не людей, а некоторое, что ли, шевеление. Колчанов передал по цепочке — остановиться, изготовиться, а Цыпина послал в разведку. Пока тот ходил, десантники отдыхали, прислонясь к стволам сосен, курили, зажав огоньки самокруток в ладонях. Первый перекур после высадки, шутка ли, часа два не куримши, — а после боя ох как хочется затянуться горьким махорочным дымом.

Запаренный, запаленный, вернулся Цыпин.