Воин и дева. Мир Николая Гумилева и Анны Ахматовой - Ольга Черненькова

Венчание походило на тайное. Анна отправилась из дому в обычной одежде и переодевалась в подвенечный наряд где-то возле церкви. Скорее всего, это было связано с тем, что некому ее было везти в церковь, а одной в подвенечном наряде ехать по городу нелепо. Венчание, как было отмечено на обороте свидетельства Гумилева, проходило в Николаевской церкви села Никольская Слободка Остерского уезда Черниговской губернии. Эта деревенская церковь за Днепром была небольшой и уютной, иконы по-домашнему украшены рушниками. Она была названа в честь Николая Мирликийского, который считался покровителем Н. Гумилева.

Позже Анна напишет:

Таким запомнилось венчание Анне Андреевне. Потом, вспоминая этот день, она будет высказывать свою обиду на родных. Их пренебрежение глубоко оскорбило Анну. Сбылось по предсказанному ею самой: «Родные мои не пришли». Однако в тот день определенно оба венчающихся прониклись чудом таинства и увидели «сиянье розового рая».

Медовый месяц в Париже

Женившись, Гумилев тотчас положил в банк на имя жены немалую сумму в 2000 рублей и выдал ей личный вид на жительство. Он понимал, как важно для Анны чувствовать себя независимой и самостоятельной.

1 мая из Киева молодые отправились в свадебное путешествие. На вокзале их провожала Инна Эразмовна. Медовый месяц предполагалось провести в Париже, где они и поселились на Rue Buonaparte, 10.

Здесь Анне открылся иной облик мужа. Она увидела в нем детские черты, мальчишество, не изжитое с годами, необычайную простоту. Таким он открывался только близким – людям, которым доверял. Открытие ее приятно удивило. Это был момент истины, когда в их отношениях возникла относительная гармония.

Молодожены наслаждались Парижем в полной мере. Ходили по музеям, посетили средневековое аббатство Клюни, Зоологический сад, бывали в ночных кабаре, гуляли в Булонском лесу. И конечно, Гумилев показал жене все памятные для него места Парижа, модные кафешки. Он знакомил ее с поэтами и художниками. Тогда же, очевидно, познакомил и с Амедео Модильяни, тогда еще никому не известным художником. Будет несколько встреч, а потом долгая переписка Анны и Амедео. Однажды в кафе Гумилев попросил французских поэтов почитать стихи. Они отказались, Гумилев очень удивился.

Мужчины в Париже провожали прекрасную Анну взглядами. За ней пытались ухаживать, несмотря на то что молодая женщина была с мужем. Однажды они обедали втроем: Гумилев, Анна и знаменитый французский летчик Луи Блерио. Анна Андреевна в тот день была в новых туфлях, которые ей немного жали. Она сбросила их под столом, чтобы дать ногам отдых. После обеда, вернувшись с мужем домой, обнаружила в одной из туфель записку с адресом Блерио.

Гумилев покупал много книг – и классиков, и современных поэтов, целый ящик отправил в Россию. Не переставал удивлять молодую жену. Однажды она увидела бегущую за кем-то толпу и в ней – Гумилева. Когда Анна спросила его, зачем он бежал, Николай ответил: было по пути и так скорее. Рассказывая об этом Лукницкому, Ахматова добавила: «Вы понимаете, что такой образ Николая Степановича, бегущего за толпой ради развлечения, немножко не согласуется с представлением о монокле, о цилиндре и о чопорности – с тем образом, какой остался в памяти мало знавших его людей».

На обратном пути из Парижа в их вагоне оказался С. Маковский. Анна Андреевна его весьма заинтересовала, он вспоминал потом: «Весь облик тогдашней Ахматовой, высокой, худенькой, тихой, очень бледной, с печальной складкой рта и атласной челкой на лбу (по парижской моде) был привлекателен и вызывал не то растроганное любопытство, не то жалость. По тому, как разговаривал с ней Гумилев, чувствовалось, что он полюбил ее серьезно и горд ею».

Папа Мако настолько заинтересовался красивой молодой женщиной, что, когда они остались в коридоре вагона вдвоем, он задал ей ошеломляющий вопрос:

– А как вам нравятся супружеские отношения? Вполне ли вы удовлетворены ими?

Возмущенная Анна, ничего не ответив, зашла в купе. И решилась рассказать мужу об этом разговоре только через несколько дней. Надо ли говорить, что с тех пор она избегала оставаться наедине с Маковским. Подобные вопросы и отношения были нормой в среде петербургской богемы, где все свои. Реакция стороннего человека вполне понятна. Но Анне предстояло окунуться в этот мир и научиться с ним ладить. В старости Ахматова с возмущением обрушится на мемуары престарелого Маковского, не оставит камня на камне.

По какой-то причине в Берлине Анне пришлось пересесть в другое купе, в котором ехали три немца. Была страшная жара, они, естественно, без пиджаков. Когда вошла Анна, немцы встали и надели пиджаки. Стали между собой болтать, что сделали это только из-за того, что вошла русская дама. При немке бы так и сидели.

Два немца забрались на верхние полки, третий устроился напротив Анны. Он долго говорил, что хочет ехать за ней, куда бы она ни поехала. Ей стоило большого труда объяснить немцу, что ехать за ней нельзя. Немец не спал всю ночь, восемь часов смотрел на Анну, очевидно, смущая ее, не давая уснуть. Утром, встретившись с мужем, Анна рассказала этот забавный эпизод. Гумилев выслушал и ответил вразумительно:

– На Венеру Милосскую нельзя восемь часов подряд смотреть, а ведь ты же не Венера Милосская.

Возможно, некоторое менторство мужа обижало Анну. Однако она что, тоже не спала все восемь часов, чтобы знать наверняка о немце? Да просто она кокетничала, хотела показать свою значимость, напомнить заскучавшему мужу о своей пленительности, подразнить его, заставить ревновать, в конце концов!

Разумеется, флирт, общее восхищение были приятны молодой женщине, даже если и вызывали ревность мужа. Возможность покупать парижские туалеты в самом городе – законодателе мод – пьянила. Именно тогда Анна приобрела существенный штрих ее внешнего облика – знаменитую челку по последней парижской моде. Эта челка вкупе с черепаховым гребнем и шалью станет своеобразным «опознавательным признаком» знаменитой Ахматовой на многие годы. Такой ее будут рисовать и лепить известнейшие художники современности.

Гумилеву тоже было непросто. Взяв на себя определенные обязательства в связи с женитьбой, он не мог не тосковать по утраченной свободе. Конечно, он был счастлив, но зависимое положение не могло не тяготить человека, привыкшего к независимости. К тому же медовый месяц, несмотря на название, – это прежде всего притирка людей, которые должны стать плотью единой. Сглаживание углов, привыкание друг к другу в быту, приспосабливание к привычкам другого, приятие супруга не придуманным, не идеальным, а живым человеком.

Еще и ревность – убийца любви – выходит часто на первый план. Николай не мог не встретить здесь знакомых женщин, c которыми его, возможно, что-то связывало. Например, Марию Богданову. Она была своей у Бальмонтов и Мережковских, и с ней он встретился во время свадебного путешествия в аббатстве Клюни. Ну а что касается прекрасной новобрачной, тут все ясно без слов. Париж – город любви и флирта. Ее всюду сопровождали восхищенные взгляды. Они смущали молодую женщину и веселили.