Демонолог - Эндрю Пайпер

Я застегиваю молнию на своем чемодане. Провожу пальцами по еще влажным волосам.

Прощай, прекрасный и ужасно дорогой номер-люкс. Прощай, великолепная Кьеза делла Салюте, виднеющаяся в рамке окна, как на открытке. Прощай, Венеция. Обратно я не вернусь. А когда придет новая эпидемия чумы, давай строй новую церковь. Исцеляют эти церкви заболевших или нет, они, несомненно, прекрасны.

– Тэсс? Пора двигаться, милая.

Я откатываю чемодан в гостиную, ожидая увидеть дочку уже там. Но девочки там нет, хотя ее чемодан стоит наготове. Ручка торчит наружу, но сам чемодан валяется на полу, словно брошеный.

– Тэсс?

Проверить ее комнату. Обе ванные. Открыть дверь номера, выйти наружу и постоять в пустом коридоре.

– Тэсс!

Окно в гостиной. Двери открыты настежь, занавеси колышутся на горячем ветерке.

Я выбегаю на балкон, перегибаюсь, смотрю вниз. Там, на земле – одни прибывающие и отъезжающие из отеля. Никакой давки. Никакой Тэсс.

Позвонить портье. Вот что нужно сделать. Заставить обслугу отеля посмотреть везде и всюду, всем одновременно. Полицию тоже. Если она ушла из отеля, у нее не займет много времени, чтобы потеряться в лабиринтах этого города.

Не нужно бегать и суетиться. Думай! Следующие шаги следует предпринимать в определенном порядке. То, что я сейчас должен сделать, определит все, что будет потом…

Она на крыше.

Голос О’Брайен снова перебивает мои мысли. Только на этот раз это не моя воображаемая Элейн, это моя реальная подруга. Она здесь, со мной.

Il Settimo Cielo, Дэвид. Иди туда, прямо сейчас.

Пока я выбегаю из номера и несусь по лестнице на седьмой этаж, я все думаю, можно ли доверять этому голосу, одному из тех многих, что я слышал сегодня. Это вполне может оказаться ложью. Может быть, все, что я слышал в комнате в доме 3627, было ложью.

Нет, это правда.

Я выбегаю в помещение ресторана на крыше отеля, и вот она, передо мной. Моя дочь стоит на краю крыши спиной к семиэтажной пропасти. И она видит один только мой взгляд, глядя сквозь толпу паникующих посетителей и официантов.

– Тэсс!

В моем вопле звучат некие авторитарные, командные нотки – все видят, что я знаю ее имя! – и они заставляют толпу раздаться в стороны, приглушают голоса, требующие вызвать полицию, и призывы к кому-то что-то сделать. Это дает мне возможность приблизиться к ней медленным, успокаивающим, как мне кажется, шагом, ступая настолько уверенно, насколько это вообще возможно в моем состоянии.

Все это время Тэсс не сводит с меня глаз. Но по мере того, как я приближаюсь к ней, я понимаю, что ошибся. Это точно ее глаза, голубые, как и у меня. И тем не менее девочка, которая смотрит сейчас на меня этими глазами – не Тэсс. Это не моя дочь стоит на краю крыши, выставив руки в стороны и расставив пальцы, чтобы чувствовать, как воздух протекает между ними. В ее позе какая-то странная напряженность, ригидность, и эта поза выдает незнакомость девочки, ее чуждость, она словно проверяет свое равновесие и силу. Ее поза – это поза существа, заключенного в тюрьму из костей скелета и кожи. Это ее тело, но это не она.

Когда я почти добираюсь до девочки, так близко, что могу дотянуться до нее рукой, она отшатывается назад. Отставляет ногу назад, вытягивает ее, так что балансирует теперь на одной ноге, а другая болтается в воздухе.

Это знак, чтобы остановить мое приближение. И он срабатывает.

«Привет, Дэвид».

На сей раз совершенно другой голос. Мужской, выверенный, с прекрасным произношением, что еще больше усиливает аффект от его утонченности и изысканности. Голос не слишком отличный от тех, что я слышу на университетских конференциях или в клубе, от родителей студентов, от тех, кто жертвует значительные средства, чтобы их имена были выбиты на табличках на зданиях кампуса.

– Ты тот, с кем, как мне было сказано, мне предстоит встретиться, – говорю я.

Мы наверняка будем очень близки. Не как друзья, наверное. Нет, конечно же, не как друзья. Но, несомненно, очень близки.

Оно опускает ногу Тэсс, и теперь она снова стоит на обеих ногах. И все же, чтобы показать, что это вовсе не знак уступки, обе ее ноги сдвигаются на дюйм назад. Оно заставляет ее стоять так, что каблуки выступают, свешиваются за край крыши.

– Отпусти ее.

Оно отвечает тем, что звучит как будто бы голос Тэсс, но на самом деле это не ее голос. Та же фраза, та же интонация, с которой она произнесла те слова, когда я менее часа назад сказал, что хочу уехать из Венеции. Великолепная имитация, хоть и полностью лишенная жизни:

«А вот мне здесь нравится!»

– Пожалуйста. Я сделаю все, чего ты потребуешь.

«Дело вовсе не в том, что я от тебя чего-то потребую, – говорит оно, теперь снова своим собственным голосом. – Это для тебя, это нужно тебе самому, Дэвид. Путешествие, которое ты сам для себя создашь. Странствие».

Опять это слово! Странствие.

Тот старикан в самолете тоже им пользовался. И Худая женщина говорила это о себе, не так ли? Что она не путешественница, а странница. Даже тогда я отметил, что это выражение имеет особое значение для Милтона. Сатана и его приспешники странствуют по земле и по аду, сами выбирая направления своих странствий, но не имея места назначения, точки прибытия. Это всегда интерпретируется как коннотация бездомной сущности демонического существования, этакий дрейф по течению и по ветру через все чистилище. Без руля и без ветрил. Без любви.

Негаданно в пустынный здешний край

Забрел я, ибо к свету верный путь

По вашей мрачной области пролег.

Я в одиночку, без проводника

Во мгле плутаю; не могу найти

Рубеж…

– Тогда скажи мне, – говорю я, и мой голос прерывается, – что ты ищешь и не можешь найти? Обещаю, я помогу тебе найти это.

«Я уже нашел, что ищу. Я нашел тебя».

Ноги Тэсс скользят дальше, еще на дюйм. Теперь она всем своим весом опирается на край крыши лишь носками, как прыгун в воду с высокого трамплина.

«Есть многое, что нужно открыть, Дэвид. И в очень короткое время».

– И сколько у нас времени?

«Когда ты увидишь те цифры, времени у тебя останется лишь до луны».

– Почему? И что произойдет после?

«Ребенок будет мой».

Я бросаюсь вперед. Хватаю Тэсс за руку.

И хотя тяну ее к себе изо всех сил – а ведь ей всего одиннадцать и весит она вполовину меньше меня, – все, чего мне удается добиться, это удерживать ее на месте. Ее сила – не ее собственная, это сила того голоса. И то, что он демонстрирует мне, когда я касаюсь руки Тэсс, это тоже его облик. Этакий коллаж из боли, сталкивающихся, налезающих друг на друга, горящих образов.