Император Единства - Владимир Марков-Бабкин

Балтийское море. У берегов Пруссии. 29 августа (11 сентября) 1917 года

Мемель горел. Вначале налет «Муромцев», после которого последовал обстрел со стороны моря. Разумеется, в первую очередь целями были порт, железнодорожная станция и прочие стратегические объекты, но, как и на любой войне, доставалось всем.

В городе явно нарастала паника, и вид стоящих на рейде транспортов с десантом вовсе не добавлял обывателям оптимизма. Начало высадки десанта ждали в самое ближайшее время, поэтому все прислушивались к грохоту разрывов и залпов с моря, поскольку все были убеждены в том, что как только обстрел прекратится, так русские транспорты сразу же двинут к берегу.

А пока русские линкоры и крейсера методично обстреливали известные лишь им цели. Впрочем, уже было понятно, что прицельного обстрела жилых кварталов не происходит, что наводило на мысль, что сам город русские варвары хотят взять неразрушенным.

Однако это не уберегло жилые кварталы от отдельных попаданий и очагов пожаров, которые стремительно разрастались. Да и после обстрела двухнедельной давности в городе было достаточно разрушений. Хотя, как и в этот раз, основными целями были порт и железная дорога.

Но в прошлый раз русские, завершив бомбардировку, вновь ушли в море. Сегодня же, судя по всему, все будет самым серьезным образом. И кораблей у русских больше в этот раз, и калибр у них куда серьезней, да и многочисленные транспорты были в наличии.

Нужно ли удивляться, что многие жители предпочли спешно покинуть город?

Восточная Фракия. Лагерь для военнопленных № 10412. 29 августа (11 сентября) 1917 года

Старая берлинская газета уже не грела сердце. Как, впрочем, и все остальное.

За прошедшие почти три недели адмиралу Сушону уже триста раз все осточертело. Нет, содержали их вполне цивилизованно, тут грех жаловаться, офицеров вообще почти ничем не ограничивали, не считая запрета покидать лагерь. Впрочем, пойти тут все равно было некуда – выжженное солнцем пространство, и куда ни пойди, все равно наткнешься либо на русские патрули, либо на болгар, которые занимаются репатриацией своих единоплеменников в Болгарию.

В сущности, главным развлечением здесь и были газеты, которые исправно доставлялись русскими. Среди них встречалось всякое – от переведенных на немецкий язык русских газет до газет из Лондона, Нью-Йорка, Рима, Стокгольма. Иногда попадались даже газеты из Берлина или Вены. Понятно, что большая часть из них уже порядком устарели, но по ним можно было судить о том, насколько правдиво пишут о тех же событиях русские газеты.

Собственно, Военно-просветительское управление русского Министерства информации издавало в Восточной Фракии даже отдельные газеты на разных языках для военнопленных, в которых информировало своих пленников о событиях в России, мире и в, как они выражались, Ромее. Сообщалось о ситуации на фронтах, о реформах, которые устроил царь Михаил, рассказывалось об этих их «служении» и «освобождении» и обо всем таком прочем.

И если ко всякого рода идеологическим потугам русских адмирал относился с предельной иронией, то вот сообщения с фронтов он читал очень внимательно, поскольку первоначальный скепсис относительно правдивости сообщаемых в газетах новостей довольно быстро пошатнулся, когда Сушон увидел подтверждения в западной и нейтральной прессе, да и сами германские газеты между строк нет-нет, да и подтверждали сообщения русских.

А как иначе отнестись к новости о том, что российские линкоры обстреляли Данциг? Пусть и описано все предельно героически, но сам факт – как образом? Как они прошли мимо германского флота Балтийского моря?

Впрочем, русские не только сразу сообщили военнопленным о своей грандиозной победе, но и привезли в лагерь множество фотографий хорошего качества, в которых без труда можно было видеть тонущие немецкие линкоры и крейсера, как пылают транспорты, как над «Гроссер Курфюрстом» реет российский военно-морской флаг.

Эта новость просто ошеломила всех в лагере. Особенно переживали бывшие моряки «Гебена» и «Бреслау», хотя на лицах многих адмирал отмечал и облегчение. Некоторые даже прямо говорили, что уж теперь-то с них вряд ли спросят за потерянные корабли, если уж русские разгромили целый германский флот на Балтике.

Разумеется, Сушон жестко пресекал подобные разговоры, но что делать с самим фактом разгрома? И если разгром Османской империи можно было списать на предательство Болгарии и на прочее стечение обстоятельств, то как быть с Моонзундом? И вообще, адмирал долго был уверен в том, что Генштаб в Берлине обязательно накажет русских, которые увязли на юге, и нанесет удар на Восточном фронте. Но ничего такого не произошло! Или Моонзунд и был таким ударом? Тогда дела Фатерлянда совсем плохи.

Сушон тяжело вздохнул. Тут он заметил русского подполковника с немецкой фамилией Мейендорф, который шел к его палатке по «проспекту», как они именовали главный проход в лагере.

– Приветствую вас, герр адмирал!

– И я приветствую вас, подполковник фон Мейендорф! Вы привезли газеты?

– Да, герр адмирал, газеты сейчас разгружают из грузовика, но ваши экземпляры я прихватил с собой.

– О, это очень любезно с вашей стороны, герр фон Мейендорф! Есть вести с фронтов?