Обратная сторона Луны - Эдмонд Мур Гамильтон

Они вышли на тянущуюся перед дворцом каменную террасу. Из другого входа туда выходили принцесса Мара и её дамы. На Маре снова красовался королевский багряный плащ. Лицо её было бледным от трагического предчувствия Она отвела взгляд, когда поздоровалась с Филипом Крейном.

Когда Крейн с принцессой и их маленькой свитой двинулись к храму, загремели трубы выстроившейся на террасе стражи. Когда они приблизились к массивному арочному входу в огромное здание с куполом, ужас, владевший Крейном весь этот день, сжимающий ему сердце стальными тисками, стал ещё сильнее, если такое, конечно, вообще возможно.

– Смелей, Лану, – прошептала, сжимая ему руку, Мара. – Таков тяжкий долг королей Бэры.

Тёплое прикосновение её пальцев придало ему сил.

– Я постараюсь с честью исполнить… свой долг, – пробормотал он.

Перед входом в храм на посту стоял усиленный отряд стражи. Крейн и его свита проследовали мимо отдающих честь солдат. А затем Крейн остановился, весь трясясь, и уставился на внутреннее помещение храма.

Оно представляло собой единственный огромный затенённый зал. Это был какой-то громадный амфитеатр с множеством ярусов каменных сидений круто подымающийся от большой округлой вымощенной чёрным сцены. В центре сцены стоял алтарь. Он оказался простым диском из белого кристалла, установленным на чёрном каменном полу. Неподалёку высилась стойка из красного металла с шестью колёсиками, служившими панелью управления алтарем. Вокруг внешней части этой огромной сцены стояли тысяч шесть мужчин, женщин и детей. Все они пришли в белом, и у каждого из них на груди светился значок. Все застыли в мёртвой тишине.

Избранные!

Первые ряды ярусов с сиденьями занимали ярко разодетые представители знати. Другие ярусы, намного выше, погружённые в тень, заполняли жители Ингомара, подавшиеся вперёд, напряжённые и ошеломлённые, следящие за происходящим.

Самое ужасное из всего этого для Филипа Крейна было то, что через внутреннее помещение огромного и безмолвного храма бесцельно дрейфовали десятки светляков. Десятки Электроев проплывали тут, как и повсюду, на глазах у тех тысяч, кому вскоре предстояло самим перейти в состояние этой живой смерти.

Крейн ощутил, как смелость его рассыпается, как песок. Он почувствовал дикое желание бежать от этого надвигающегося ужаса.

– Держись, Крейин! – напряжённо прошептал ему Дандор.

– Я не смогу это сделать… не смогу! – пробормотал заплетающимся языком Крейн, худощавое лицо которого сделалось бледным как смерть.

– Ты должен! – горячо прошептал старый учёный. – Помни, эти жертвы недолго пробудут Электроями. Великий план вскоре сделает возможным их освобождение.

Крейна его слова нисколько не утешили, так как он знал, что если он преуспеет в собственных замыслах, то план марсиан так и не осуществится, и Электрои никогда не освободятся.

– Видишь – вон идут Сурп с Лигором! – прошептал Дандор. – Сейчас ты не должен проявлять слабости!

Массивный Сурп и его красивый сын прошли по проходу к королевской свите. Крейн застыл. Сурп теперь уже должен был знать, что он самозванец, что настоящий Лану по-прежнему у них в плену. Что же в таком случае предпримет этот аристократ?

На жёстком, грубом лице Сурпа было ясно написано удовлетворение. Когда он с преувеличенной почтительностью поклонился Крейну, в его проницательных глазах поблескивало ироничное веселье.

– Приветствую Вас, Ваше Величество! – громко поздоровался он. – Вы что-то задерживаетесь. Такое впечатление, словно вы никогда раньше не видели этого храма.

– Да, – нагло протянул Лигор, и в его глазах с чуть опущенными веками, когда он смотрел на Крейна, сквозило веселье, – кажется, даже пришелец с другой планеты не мог бы быть более поражен, чем вы… Ваше Величество.

Они точно знали! Узнали от Лану, что он с Земли, и насмехались над ним, опираясь на своё знание. Мара и остальные непонимающе уставились на этих вельмож, поражённые их наглостью.

Худощавое лицо Крейна напряглось, когда в нём поднялся не просто жаркий, а добела раскалённый гнев. На какой-то миг он ощутил себя истинным марсианином, истинным королём. Эти наглые выскочки посмели бросить ему такие слова!

– Ты забываешься, Сурп, – язвительно бросил он. – Тебе с твоим нахальным щенком следует держаться своего места, как и всей прочей знати. Мне что, кликнуть стражу препроводить вас туда?

Лицо Сурпа побагровело от ярости.

– Ты ещё смеешь так разговаривать со мной? – выкрикнул он. – Да ты всего лишь…

И сдержал рвущиеся из уст слова разоблачения. Он сдержал их, потому что, обвинение Крейна в самозванстве, признается в похищении короля и измене. Чуть не лопаясь от ярости, не находящей выхода, Сурп прожёг взглядом землянина. А Лигор, вся спесивая наглость которого растворилась в бешенстве, скалил зубы, словно обезумевшая пантера.

– На место! – грубо приказал им Крейн. – Вы задерживаете церемонию.

Сурп с огромным усилием взял себя в руки.

– Хорошо, Ваше Величество, – проскрежетал он Почтительное обращение прозвучать словно ругательство.

На жёстком лице аристократа ясно читалась угроза и злоба, равно как и в наполненных яростью глазах Лигора, когда эти двое проследовали и заняли свои места рядом с прочей знатью.

– Лану, мне кажется, что Сурп Лигор открыто тебе угрожали! – обеспокоенно воскликнула Мара.

– Они чересчур обнаглели, вот и всё, – ответил Крейн, хотя всё ещё пребывал в напряжении от этой смертельной конфронтации.

– Будь осторожен, Лану, – взмолилась принцесса, с беспокойством глядя на него. – Ты же знаешь, насколько сильно Сурп хочет завладеть твоим троном, Лигор хочет завладеть мной.

Крейн вздрогнул. Так значит, Лигор влюблён в Мару? Он мог бы и догадаться, по тому как рьяно Лигор тёрся возле неё перед Жеребьёвкой.

– Жаль, что я не знал, какую дьявольскую сеть плетёт Сурп, – прошептал Дандор, охваченный зловещими предчувствиями. – Он что-то задумал, теперь, когда знает правду о тебе.

Крейн сделал несколько шагов к большой центральной сцене. Когда он добрался до её края, сопровождающая его знать остановилась, подчиняясь запрету идти дальше. На эту сцену дозволялось ступать только особам королевской крови, недавно объяснил землянину Дандор, – только особам королевской крови и избранным жертвам. Крейн и Мара, блистая под затенёнными светильниками своими королевскими багряными плащами, медленно прошли через сцену к алтарю.

Крейн занял своё место у поднимавшегося возле красной металлической стойки кристаллического диска алтаря. Мара остановилась неподалёку от него, высоко подняв темноволосую голову. А весь храм безмолвствовал. Безмолвствовал! В этом огромном затенённом храме воцарилась мёртвая тишина. Никто не говорил, никто не шевелился. Только дрейфовали сквозь этот полумрак бесцельно скитающиеся Электрои. Когда же Филип Крейн посмотрел на большую толпу жертв, стоящую неподалёку от него на сцене, то ощутил, как в него вторгся медленный холодок ещё более глубокого ужаса. Если бы они плакали, протестовали, бушевали от ярости, то было бы много лучше. Но все они стояли неподвижно и безмолвно. Мужчины, женщины и дети – неясные белые пятна лиц, среди теней, глядящие на него тусклыми взглядами апатичной безнадёжности. Какой-то маленький ребёнок среди обречённых что-то прошептал, и его мать тут же заставила его замолчать. Над всеми ждущими снова воцарилось пугающее безмолвие.