У всякой драмы свой финал - Валерий Пушной

— Ты хочешь бросить меня? — потерянно прошептала Нарлинская, всем телом поворачиваясь к Думилёвой, сжалась в комочек, почувствовав в эти мгновения себя полной сиротой.

Евгения отвернула лицо от Евы, боже, какой иногда бывает наивной человеческая глупость, и поморщилась от этого. Ева явно проявляла отсутствие достаточного ума, и это не нравилось Думилёвой.

Нарлинская подтянула к себе ноги, совсем не чувствуя их, щеки и уши у нее покраснели:

— Ты пугаешь меня! — умоляюще глянула на Евгению. — Не бросай меня! — немного подумала и закончила. — Я умру без тебя.

— Конечно. Я это знаю, — спокойно согласилась Думилёва, как будто это было естественно, как все, что окружало их, и не было ничего особенного, в конце концов, все на свете когда-то заканчивается.

Ева перепугалась еще больше, показалось, что Евгения не поняла, о чем она только что сказала:

— Я по-настоящему умру, — уточнила девушка.

Думилёва насмешливо покрутила головой:

— По-настоящему ты не умрешь! — проговорила. — На панель пойдешь, там тоже платят неплохие бабки. Ты же любишь хорошие бабки. За твое тело можно валюту пощипывать.

— Что ты говоришь? Это безумие! Этого не может быть! Я не верю тебе! — Ева рывком села и в ужасе расширила глаза.

Евгения сделала долгую паузу, прежде чем произнести:

— Ты сама начала, потому что ты — дура! — повернулась набок. — Зачем же мне бросать тебя, когда я в тебя столько вложила? — помолчала, опять легла на спину, потянулась. — Ты — это мои нереализованные мечты! Я всегда хотела блистать на сцене, иметь кучу поклонников и поклонниц, купаться в цветах, когда была молодой и была на сцене. Но я жила в другое время и у меня не было покровителя. А потом мне надо было родиться мужчиной, а не женщиной, поскольку с моими повадками и внешностью трудно иметь все это. Поэтому я отыскала тебя и сделала то, что сделала. Я вылепила тебя. Я отдала тебя в руки Антошке и потребовала реванша!

Дрожь в теле Евы прекратилась, страх стал отступать и медленно исчез совсем. Наконец, она почувствовала приятную легкость в душе и выдохнула, дождавшись, когда Думилёва умолкла:

— Но почему ты так рано ушла со сцены?

У Евгении не было желания распространяться на эту тему, она вообще никогда не любила никому рассказывать о себе, а тем более о своем наболевшем. Но какая-то внутренняя потребность заставляла ее высказаться, и она произнесла, говоря все это больше для себя, нежели для Евы:

— Я быстро поняла, что мне всю жизнь придется тащиться в обозе. А зачем тащиться в обозе, когда знаешь, что ты способна на большее? Теперь я имею деньги, и сама диктую тем, от кого зависела раньше!

— Но ты могла бы еще вернуться на сцену, и сделать себе имя! — Ева вставила это в тот момент, когда Думилёва сделала глубокий грустный вздох.

— Ты наивная дурочка, — услышала в ответ. — Всему свое время, всему свой час и даже минута. Мое время ушло, а смешной я не хочу быть! — кашлянула, не довольствуя собой, чертова сентиментальность, она ей совсем не к лицу, ей нельзя быть сентиментальной, она должна быть жесткой и уверенной в себе. Нахмурилась, взяла себя в руки. — Я без того достаточно известна сейчас! Правда, благодаря моему бывшему мужу. Но все мы в этой жизни становимся известными благодаря кому-то и чему-то. И если кто-то думает иначе, тот дурак! Никто в этой жизни не пробивает себе дорогу сам! Не верь тому, кто говорит, что талант сам пробьется! Для этого столько понадобится каши съесть, что никакого брюха не хватит, чтобы всю ее вместить. Всегда есть кто-то, который заметит, потянет за уши, подставит плечо, и, может, даже станет трамплином. Беда только в одном, в нашей человеческой подленькой сути. Если ты когда-нибудь услышишь, как кто-нибудь из наших сегодняшних блистающих известностей говорит во всеуслышание, что он всего добился сам, так и знай, что это подлец, и он нагло врет, потому что дурак. Значит, он втоптал в грязь всех тех, кто помогал ему. Всего сам на своем острове достиг только Робинзон Крузо, да и то потом у него появился помощник Пятница. Люди не помнят добра, и ты такая же дура, как все!

— Я все помню! — поторопилась разубедить Нарлинская. — Как я могу не помнить? Если бы не ты, если бы не ты, — но, увидав недовольство на лице у Евгении, быстро перевела разговор. — А где твой муж?

— Муж? — переспросила Евгения. — Зачем тебе это знать? — отчужденно глянула на Еву, с очевидным неприятием вопроса. Но тут же оттаяла. — Впрочем, скрывать нечего. Никакой тайны здесь нет. Мужа убили. Или ты ничего не слышала, уж мои друзья должны были тебе это сказать.

Ева подтвердила, что слышала от друзей, но как-то не вразумительно, а посему не очень поверила им, думала, просто злословят. Говорили, убили, убили, но за что, толком никто не ведает. Вот и получалось, слышали звон, да не знают, где он. Стало быть, и про убийство сорока на хвосте принесла. Как всему этому можно поверить? Вот и хочется услышать из первых уст. Правда, зачем ей это было нужно, она не могла объяснить. Просто любопытно узнать больше о Думилёвой.

— А за что в наши времена убивали, да и теперь не брезгуют этим? — с явной неохотой сказала та. — За деньги. За них родимых. Он был крупным аферистом. Благодаря его прошлым аферам я и живу теперь!

Нарлинская разбавила голос грустными нотками, показывая, как она сопереживает. На лице выплыла маска печали. Ах, как она представляет, как трудно тогда было Евгении, наверно, и теперь сожалеет о муже?

Но Евгения не приняла напускную грусть Евы. Один пафос и ничего больше. Актриса. Играет. Но плохо играет. Отвратительно. Смотреть тошно. Подумала бы сначала, с чего бы вдруг ей сожалеть о пустоте? Муж выполнил свою миссию в этой жизни. Она не казнится о нем. Ей сейчас мужик не нужен, осточертело, как она выражалась, козлиное стадо! Нюхать поганые мужские портки? Пусть молоденькие дуры занимаются обнюхиванием! Им по молодой неопытности все в новинку, все кажется соблазнительным и сногсшибательным. Ну а когда нанюхаются, тогда запоют другие песни. Тогда на мужскую суть станут смотреть под другим углом преломления. А пока пускай мурлычут и представляют жизнь в романтических пейзажах.

Ева не уловила насмешки над собой, опять посыпала глупыми вопросами. Лучше бы ей было помолчать. Потому что Евгения разозлилась и обругала девушку, не подбирая слов. Взгляд помрачнел.

Под этим взглядом Нарлинская выглядела полной тупицей. Пытаясь спрятаться от него, тихо-тихо стала уводить разговор в сторону. И вдруг ее мысли вернулись к встрече в ресторане, и с губ неожиданно сорвалось, она даже не осознала, как это случилось:

— Тебе сильно понравилась Ольга?

Думилёва легла на спину, поправила под головой подушку, раскидала руки, ноги по постели и выплеснула именно то слово, которое Ева больше всего боялась услышать, и какое оглушило ее:

— Безусловно!

— И ты хотела бы с нею спать? — у Нарлинской мелко-мелко задрожали губы, она произнесла этот вопрос взахлеб, испугалась его, и не узнала собственного голоса, ставшего вдруг чужим.