Орланда - Жаклин Арпман

* * *

Ну вот! Я же обещала, что не буду за ним подсматривать! Повествование расставило мне ловушку. В неосуществленной любви есть что-то завораживающее, и Алинин Морис Алькер поверг меня в мечтательное состояние. Думаю, он напоминает мне о той или этой непережитой любви — я их пропустила, потому что была слишком молода или слишком глупа и мне не хватило духу «вселиться» в какого-нибудь парня, чтобы осмелеть. Итак, удалимся! Ночь, с чередой запретных наслаждений, длится, город медленно затихает и засыпает: можно, пожалуй, сочинить красивое стихотворение о том, как истаивают желания и успокаиваются души, как тень заползает в каждый закуток, наполняясь тишиной, бродит кошка, под закрытыми веками спящих мечты и кошмары сменяют друг друга, наводя ужас и чаруя, за черной пеленой сна делаются ужасные признания, но их тут же забывают ради простейших желаний, кто-то умиротворенно поедает не слишком ему полезные вишни, другая вздыхает в объятиях любовника, покой закрытых на ключ комнат отрицает саму мысль о любой опасности, наступает момент, когда утихомириваются последний лунатик и последний вор, кот, поймавший-таки мышь, прыгает на карниз окна и влезает в комнату, где спят те, кого он выбрал, поднимающийся туман соткан из сотен тысяч мирных сопений и прерывистых дыханий, ребенок вскакивает в кроватке, напуганный запретной мыслью, обернувшейся чудищем, и — о, вечно возрождающееся чудо! — его страх призывает к нему мать. Между днем, который закончился, и тем, что скоро начнется, существует миг абсолютного зависания, я просыпаюсь и, возможно, не знаю, ни кто я такая, ни кто тот человек, что спит рядом со мной, и тогда я быстро придумываю имя, историю, куда можно будет пристроить мою тревогу, выстраиваю идентичность, не зная, совпадает ли она со вчерашней, существует ли мир или Бог заснул и не подозревает, что ему снится сон, а каждый из нас без устали творит этот самый мир, но ночь снова завладевает мною, я говорю себе, что брежу, но, может, это не так и мимолетное затмение — суть миг просветления, страх питает иллюзию, и кошка, которая мурлычет у моей щеки, успокаивает, утешает, вселяет уверенность. Вот запела первая утренняя пташка — она-то ни в чем не сомневается, потому что знает, кто она, и, должно быть, знает, кто я.

Эй! Это что, тот самый стишок, который я поклялась не сочинять?

Орланда проснулся в десять часов. Обрывки снов еще плавали в его мозгу, и некоторое время он блаженно улыбался, хотя лично я уверена, что шокированные ангелы на небе целомудренно зажмурились. Они-то бесполы — в отличие от Орланды, а его «шалун», который так активно способствовал самоидентификации хозяина, опять развеселился, и Орланда поспешил его подбодрить, снова задремал, а потом вдруг разом проснулся, широко распахнув глаза на комнату, в которой находился: зеркальные шкафы красного дерева, комод, на мраморной столешнице фарфоровая пара — тазик для умывания и кувшин… наши бабушки бессмертны! Он встал и увидел на зеркале записку: на кухне он найдет все, чтобы позавтракать. Чашка прижимала к столу несколько банкнот и еще одну записку: Большое спасибо. Орланда пересчитал и рассмеялся: ровно половина еженедельной зарплаты честного работяги — за добросовестность ведь всегда так мало платят! Он с аппетитом съел круассаны, поскольку его душа вовсе не была почтенной и презрение Поля Рено его не задело.

У отца Алины была великолепная библиотека, и он прививал дочери вкус только к хорошей литературе; в шесть часов, когда Поль Рено вернулся домой, он едва не подпрыгнул от удивления при виде молодого человека: погруженный в чтение, тот не сразу заметил его присутствие.

— Что случилось? Я мало вам заплатил?

Орланда с трудом оторвался от бурных страстей, описанных Луи Бромфилдом в «Муссоне».

— Мне не нужны деньги — я ведь говорил вам, у меня есть сбережения. Хотя с вашей стороны это было очень мило. Эта библиотека просто невероятна — думаю, я впервые вижу такое количество плохой литературы.

Владелец библиотеки нахмурился.

— Я не ожидал найти вас здесь. Должен предупредить, что совершенно не склонен к длительным связям.

— Это мило! Любовная жизнь, должно быть, дорого вам обходится! — прокомментировал Орланда, имея в виду банкноты, найденные при пробуждении. — Вы одолжите мне Бромфилда? Я не переживу, если не дочитаю это до конца, а в магазине книги может уже не быть.

Поль Рено взглянул на книгу, которую Орланда держал в руках: даже в кожаном переплете «Муссон» стоил намного меньше той суммы, в которую он оценил «услуги» молодого человека.

— Я придерживался обычного тарифа, — объяснил он.

— Честно говоря, вы ошиблись, но, кстати, если я не найду работу, использую подсказанное вами спасительное решение. Сейчас я уйду, и единственное, чего хочу, — закончить чтение этой умопомрачительно ужасной истории, которая меня заворожила. Я верну.

Парень не взял деньги, неужели книга — предлог, чтобы вернуться? Но зачем возвращаться, если деньги для него — не проблема? Поль Рено внимательно посмотрел на смеющегося Орланду и впервые спросил себя, кто же этот молодой человек в действительности.

* * *

А я спрашиваю себя, кто такой Поль Рено! Этот персонаж выпрыгнул на меня совершенно неожиданно. Я следила за излишествами Орланды по более чем сомнительным причинам, и уж никак не ожидала застукать его перед чужим книжным шкафом, читающим Бромфилда — Бромфилда! — пусть все ангелы Рая отвернутся от меня, как они отвернулись от Орланды, если я лгу: я понятия не имею, что за сюжет в «Муссоне», — и совершенно не представляю себе, кем был тот мгновенно забытый человек из поезда, но вот Поль изучающе смотрит на Орланду, и он потрясен его искренностью. Конечно, Рено не может знать, что имеет дело с душой двенадцатилетнего мальчика, живущей в теле двадцатилетнего мужчины и обладающей знаниями взрослой женщины, преподающей литературу, — но он сбит с толку. Что это за человек, который позволяет увлечь себя незнакомцу, как это случилось накануне, и живет среди доставшейся в наследство от родителей дубовой резной мебели, храня собрания сочинений Перл Бак и Андре Шамсона? Он оставил Орланду одного в квартире, что на редкость неосторожно в конце века, когда в Палате депутатов никто больше не печется о морали. Если он начнет поступать так слишком часто, кто-нибудь сопрет у него зеркальные шкафы! Неужели лицо нашего героя показалось ему настолько честным, что он счел возможным довериться ему, или буря застигла его врасплох? Он объявляет себя противником длительных связей: может, пол партнера ему не важен и он хочет оставаться свободным, чтобы наслаждаться музыкой на концертах? Он точно знает: когда живешь вдвоем, обязательно наступает вечер, когда твой партнер вдруг чувствует себя усталым или начинает хандрить, и тогда воспитанность или — что лучше — привязанность требует проявить внимание. Дело в том, что воспитание он получил строгое, хоть и чуточку старомодное: его родители не выкинули мебель, купленную перед войной, но члены семьи по-настоящему любили друг друга — иначе Поль не позволил бы венгерскому дубу и гнутым ножкам загромождать его квартиру. Его отец был всегда предельно внимателен к желаниям жены. Она приохотилась к «Людям доброй воли» — муж начал дарить ей по тому в неделю: двадцать семь томов, двадцать семь недель, шесть с половиной месяцев подряд, а когда Рено-старшему потребовалось уехать по делам, он поручил доставку книг хозяину магазина. На шестнадцатом этапе произошел сбой: господин Рено дважды купил один и тот же том, но госпожа Рено, не желая огорчать мужа, прочла книгу второй раз, от корки до корки. Каждая прочитанная книга серии отправлялась к переплетчику и возвращалась в наряде из белой кожи: господин Рено узнал о своей оплошности в тот момент, когда ставил «второй» шестнадцатый том на полку рядом с «первым».