Фристайл. Сборник повестей - Татьяна Юрьевна Сергеева

холостяцкой квартире отца, вполне уютной и современной. Сидели рядом на диване, Владимир крепко прижимал к себе Славку за плечи, говорил тихо и мягко.

— Попробуй, Славёныш, понять то, что я тебе скажу… Тебе сейчас очень тяжело, я знаю. На тебя сразу столько всего навалилось. Но жизнь заставляет принимать решение сегодня, сейчас… — Он помолчал. — Я глубоко уважаю твоего деда. Если хочешь знать, я просто преклоняюсь перед ним… Но деда твоего формировало другое время… Тогда жизнь представлялась совсем иначе… А годы прошли. Сорок, пятьдесят лет… Многие ровесники твоего деда менялись со временем, становились дипломатичнее, гибче… А он не сумел. Остался таким же… Как монумент. Как символ тридцатых годов, понимаешь? Он совершенно не вписывается в сегодняшнюю жизнь. Теперь нельзя так жить, как жил твой дед.

— Он жив, папа… — Мрачно сверкнул на него глазами Слава.

— Да, прости… Я неудачно сказал… Но, сынок, я очень тебя люблю… У тебя впереди огромная жизнь… Нельзя её приносить в жертву отжившим идеалам! Ты понимаешь меня?

Слава отвернулся от отца и твёрдо сказал.

— Я пойду в военкомат…

Отец оттолкнул его, забегал по комнате.

— Все вы идеалисты! — Крикнул он, срываясь. — Самое страшное, что Алексей Петрович всех вас слепил по своему подобию. И бабушку, и мать, и тебя…

Славка молчал и смотрел куда-то вбок.

— Ну, вот что… — Отец вдруг успокоился и стал говорить тише. — Я должен вернуться на завод, сегодня ночью будут монтировать новый котёл, — это моё дело… У меня тоже есть дело, которому я служу, и, надеюсь, не хуже твоего деда… А ты будешь ночевать здесь. Я тебя просто закрою.

Славка вскинул на него глаза.

— Папа, ты забыл, что дедушка…

Но Владимир, не глядя на него, уже одевался в прихожей. Он вышел на площадку, плотно закрыл за собой дверь и повернул ключ.

Только тут Славка сорвался с места, забарабанил в дверь кулаками.

— Папа! — Пронзительно кричал он. — Ты не можешь… Ты не смеешь!

Но вдруг у него опять сильно закружилась голова, он затих, и медленно сполз по косяку двери прямо на пол.

Перепрыгивая через две ступени, стараясь поскорее убежать от Славкиных воплей, его отец сбегал вниз по лестнице. Но внезапно наступившая тишина остановила его. Он замер, подождал немного — крики не возобновлялись. И тогда Владимир повернул назад, медленно, шаг за шагом стал подниматься обратно. Он почти бесшумно открыл квартиру, прошёл мимо Славки, сидящего на полу, и положил ключи на письменный стол…

Дмитрий Павлович сидел в служебном кабинете за своим рабочим столом в полном медицинском облачении. Сидел, тяжело задумавшись, уронив свои ухоженные руки хирурга на незаполненную «Историю болезни», лежащую перед ним. Он достал из большого жёлтого конверта рентгеновские снимки и стал — в который раз! скрупулёзно их изучать. Этих рентгенограмм было очень много — самых больших, как говорят врачи: «обзорных» и «прицельных» до совсем мелких томограмм… Закончив рассматривать, он тщательно собрал их снова в конверт и отодвинул в сторону. Также внимательно просмотрел стопку анализов и только после этого написал твёрдо на чистом титульном листе «Истории»: «Соколов Алексей Петрович». И дату рождения. Задержав на мгновение руку в воздухе, размашисто вывел в графе «Диагноз»: «Рак лёгких 4 стадии».

Вошла пожилая секретарша.

— Дмитрий Павлович, к Вам посетитель…

— В приёмные часы, — не поднимая головы, ответил он. — Есть приёмные часы для больных и их родственников…Сейчас не могу. Иду в отделение…

— Он не больной и не родственник, Дмитрий Павлович… Он говорит, что Ваш знакомый с фронта… Он из Киргизии…

Дмитрий Павлович удивлённо вскинул голову.

— С фронта? Из Киргизии? — Он задумался на минуту, пожал плечами. — Не помню… Зовите, конечно.

Секретарша вышла. Вскоре дверь распахнулась. На пороге стоял пожилой и смущённый посетитель с огромной корзиной фруктов.

— Заходите, заходите! — Пригласил Дмитрий Павлович, пытаясь вспомнить его лицо.

Киргиз вошёл, поставил корзину на пол и взглянул прямо в глаза врачу.

— Вы меня никогда не вспомните, Дмитрий Павлович, и не пробуйте даже…

— Я Вас лечил? Оперировал? Вы были ранены?

Гость с улыбкой покачал головой.

— Нет… В госпитале мы с Вами не встречались, хотя я там тоже побывал… Я сейчас всё напомню… Я ведь Вас после войны, знаете, как искал! Вот недавно только и нашёл… Слушайте… В самом начале войны… Помните, машину с хлебом?

Дмитрий Павлович охнул.

— Так это Вы? Сейчас я попробую вспомнить, как тебя зовут… Исмаил… Верно?

Гость довольно рассмеялся.

— Так точно, товарищ генерал… Исмаил Саяков… Неужели помните?

— Конечно, помню!

Разве забудешь такое?

На своём стареньком газике, конфискованном в ближайшем колхозе, на стёклах которого услужливый санитар намалевал масляной краской медицинские кресты, Дмитрий Павлович трясся по разбитой сельской дороге. Он был только что назначен начальником медсанбата но, прибыв к месту назначения, обнаружил, что надо начинать с нуля. Этот «нуль» начинался в штабе, Дмитрий Павлович всю дорогу обдумывал свои требования и аргументы, и даже записал что-то в блокноте, боясь в спешке упустить что-нибудь важное.

Вскоре прокололось колесо, и вместе с водителем они засуетились вокруг машины, ставя запаску. Сзади, подъёзжая, запылила полуторка. Дмитрий Павлович поднял голову. Рядом с пожилым водителем сидел совсем юный лейтенантик, по внешнему виду — уроженец степей. Грузовик притормозил, и лейтенантик, приоткрыв дверцу кабины, весело крикнул:

— Помощь нужна?

— Справимся! — Дал отмашку Дмитрий Павлович.

И полуторка рванула дальше. Но, проехав вперёд, оставила после себя сладкий, пряный запах горячего хлеба. Он был сложен в кузове горой и едва был прикрыт куском серой парусины.

Водитель Дмитрия Павловича посмотрел вслед грузовику.

— Как пахнет хлеб-то! Горячий, видать…

А полуторка тряслась по ухабам дальше. Лейтенантик, сопровождавший хлеб, стал тихо напевать что-то своё степное, печальное, но старик-водитель заёрзал на месте, глянув вперёд.

— Плохо дело… — Сказал он.

— Что такое?

— Поглядите вперёд…

А впереди шли призывники-новобранцы. Они шли молчаливой, мрачной толпой, мало похожей на военный строй. Шли в домашней запылённой и заношенной одежде, с котомками на плечах, небритые, голодные и усталые. Шли на передовую совершенно безоружные, только у лейтенанта, ведущего этот строй, за поясом была кобура с пистолетом. Лейтенант был также молод, как и уроженец степей в машине с хлебом, но та неделя, которую он шёл по дороге с людьми, за которых отвечал, успела сделать его намного старше и ответственнее.

Пожилой новобранец подошёл к нему совсем близко и тихо спросил.

— Далеко ещё, лейтенант?

Лейтенант на ходу достал полевую сумку, раскрыл мелкую карту.

— Мы здесь. Идём вот сюда… Километров сто двадцать будет… Надо идти. Война. Дойдём — там переоденут и