Чужая жизнь - Елена Долгопят

– Нет.

– Во внутреннем кармане куртки обнаружен студенческий билет. И плеер. С присоединенными к последнему наушниками. Плеер стоял на паузе воспроизведения музыкальной композиции «Снегирь» группы «Контрольный выстрел». Один наушник был в ухе молодого человека, другой – снят. Умер Николай Кудрявцев от потери крови. Предположительно – его ударили ножом в живот. Орудия преступления не обнаружено. Свидетелей нет.

– Это может быть и не связано, – сказала я.

– Вполне, – согласился Сергей Петрович.

– А если связано, то как?

– Не в силах представить.

– Она была свидетелем?

– Возможно.

– В любом случае это как-то мало помогает. Объясняет, но не помогает.

– Не особенно и объясняет.

– Если она видела, то просто могла перепугаться, потеряться от страха в буквальном смысле.

– Видела или не видела, мы с вами, голубушка, не знаем. А если и видела, то что́?

Он спрятал блокнот во внутренний карман куртки. Взглянул на часы.

– Подбросить вас? Куда прикажете?

Разумеется, я нашла в интернете композицию «Снегирь» группы «Контрольный выстрел».

‹ссылка на музыкальную композицию на Яндекс. Музыке›

По мне – ничего особенного. Скачала себе, мало ли.

Я уже улеглась в постель, погасила свет, закрыла глаза и собиралась засыпать, как вдруг поняла, что должна задать вопрос. Был уже первый час ночи, но я не могла терпеть до утра. Я отправила Алле сообщение: «Какая музыка звучала в машине, когда старуха забилась в припадке?»

Ответ пришел утром, в восемь тридцать. Точнее, ссылка. На ту самую композицию «Снегирь» той самой группы «Контрольный выстрел».

7 января 2013, 23:47

Katerinaa: Была в Москве по газеткиным делам. Ученый родом из нашего городишки; интервью, воспоминания детства, пятое-десятое. На вокзале я оказалась, когда серый чехол должен соскальзывать с черного пианино. Решила послушать пианиста и, может быть, в самом деле познакомиться. Но пианино так и стояло под чехлом. (Почему-то вспомнились составы с зачехленной военной техникой на открытых платформах. Из далекого давнего детства.)

На подставочке по-прежнему белело объявление, что концерт ежедневно с 15:15 до 16:00.

Спросила тетку в буфете, она сказала, что пианист, скорее всего, заболел. Спросила я, кто он и почему здесь играет. Она не в курсе. Я подумала, что где-нибудь в Англии эти выступления в большом зале ожидания над железнодорожными путями стали бы непременно традицией, не прервались бы ни с болезнью исполнителя, ни с его смертью. Всенепременно были бы подхвачены и продолжены. Нашлись бы чудаки.

Но у нас так не будет. У нас возможен только всплеск, короткая вспышка. И вновь тишина и сумерки.

На электричку я не спешила. Решила дождаться той, где встретила старуху. Как будто надеялась встретить ее вновь. Как будто действительно сяду на ту же самую электричку. Как будто повторение возможно.

Жизнь – театр, как было сказано. Во всяком случае – представление. Я взяла кофе, села и наблюдала пассажиров.

На электричку я отправилась загодя, не как в прошлый раз. Чтобы уж точно сесть. Не улыбалось стоять в толпе.

Только я позабыла, что еще длятся праздники. Так что я совершенно спокойно устроилась в том же самом вагоне, на том же самом месте. И с этого места уже наблюдала прибывающих пассажиров.

Электричка в конце концов тронулась.

Мне всё казалось, что должно что-то произойти, что-то для меня значимое. Я прислушивалась к разговорам. Вглядывалась в лица. Весь мир бормотал и покачивался, бормотал и покачивался. В вагоне было душно, я постоянно проваливалась в сон.

Уже после Пушкино я разглядела женщину. Ее лицо показалось мне знакомым. Она ехала в этом же вагоне, в этой же электричке, тогда, 29-го. Совершенно точно. Как и тогда, она сидела с вязанием, и свитер, который 29-го был едва начат, еще и не распознавался как свитер, сегодня, в седьмой день нового года, близился уже к завершению. Место возле женщины оказалось свободно, и я пересела к ней.

– Здравствуйте, – улыбнулась я ей.

Она взглянула на меня удивленно, но ответила:

– Здравствуйте.

– Мы с вами 29-го, перед Новым годом, этой электричкой ехали. Вы меня не помните? Я там, возле старухи, сидела.

– Не помню.

– Вы, наверно, тогда с работы ехали.

– Я и сейчас с работы еду, я по сменам работаю.

– Она пропала. Старуха. Возле которой я сидела.

– Не помню, извините. Я на людей особо не смотрю, я на работе от людей устаю. Вязанием себя развлекаю.

– Да, тогда вы тоже вязали. Как раз начинали этот свитер.

– Я, правда, думала, что я жилет начинаю. Но передумала.

– Красивый.

– Спасибо.

Речка. Дорога. Огни машин. Поезд подходил к моей станции.

Привокзальная площадь. Платформа.

На меня нашло оцепенение. Машинист объявил станцию и открыл двери. Вагон почти совсем опустел. Вошли несколько человек и принесли с собой холодный воздух.

– Следующая станция… – сказал машинист.

И объявил отправление.

Помедлил и затворил двери. Поезд тронулся.

Он увозил меня от дома. И я была бы не прочь, если бы он увез меня как можно дальше. Мы бы ехали и ехали, и сутки, и двое, и десять лет. Правда, Земля маловата для такого путешествия. Во всяком случае, я сделала то, о чем много раз думала, подъезжая к своей станции: поехала дальше. Туда, не знаю куда.

Поезд шел. Одна станция. Другая. Спицы мелькали в руках женщины. Не отвлекаясь от вязания, она вдруг тихо сказала мне:

– Видите мужчину? Только что вошел. Через проход от нас. Третье отделение от двери. Да. Ничего, он на нас не смотрит. Я его вспомнила. Он тоже ехал 29-го. Вошел на этой же станции. Сел возле вашей старухи.

– Вы же говорили, что не помните старуху.

– А сейчас вспомнила. Его увидела и вспомнила. О чем-то они говорили. Но, правда, я недолго наблюдала. Мне уже выходить надо было, у меня с собой торт, куча подарков, на работе к Новому году надарили, и я мимо них со своими коробами, и что-то у меня выпало из сумки, какая-то мелочь, а мужчина этот подхватил и передал. Потому и вспомнился. 29-го. Точно. Под Новый год.

Женщина свернула вязание, спрятала в сумку. И, пожелав мне всего хорошего, поспешила к выходу. Поезд уже тормозил у ее платформы.

Мужчина сидел один в своем отделении. Я поднялась и перешла к нему. Села напротив.