Заледеневший - Джеймс Д. Тейбор

Было около десяти градусов, безветренно — прекрасная погода для подъема. Все вокруг — скала, лед, снег — казалось голубым в предрассветном свете, и солнце должно было взойти не раньше, чем через час. Лед над головой напоминал огромные потеки растопленного белого и голубого воска. Приход сюда человека заставил замолчать и исчезнуть дятлов и синиц, горностаев, зайцев и оленей. Единственные слышные здесь звуки — его дыхание и слабый треск смещающегося при расширении и сжатии льда. Хотя лед, куда ни посмотри, всюду представлял собой смерзшийся монолит, где-то глубоко внутри что-то все-таки происходило.

Уил утоптал круглую площадку. Стоя на ней, снял снегоступы, быстро надел и закрепил на ботинках шипованные подошвы фирмы «Гривел», вынул из чехлов, притороченных по бокам альпинистского пояса, два ледоруба Black Diamond Cobra. Привыкший к одиночным восхождениям, он прихватил с собой всего несколько карабинных зажимов и ледобуров. Помимо этого снаряжения Уил взял с собой вороненой нержавеющей стали Desert Eagle Mark XIX 44-го калибра со встроенным лазерным прицелом; кобура, в которой, кроме пистолета, помещались еще и две запасные восьмизарядные обоймы, фиксировалась с помощью наплечной портупеи под левым предплечьем. Бауман никогда не ходил без оружия.

Он ступил на лед, нашел над головой два надежных места для установки обеих опор, закрепил одну пару опорных костылей на передней поверхности скалы, затем закрепил два других костыля на той же высоте. Несколько секунд повисел на вытянутых руках, давая отдых согнутым в коленях ногам. После, встав на опоры, выпрямился и переместил повыше левый костыль, переступил правой ногой, перемещая тело так, чтобы равновесие приходилось на упор, установил левый костыль, закрепил правый и снова остановился.

Лед был прекрасный, достаточно крепкий, чтобы уверенно удерживать его тело, а кроме того, еще и с углублениями и пористыми пятнами, в которые легко входили поддерживающие костыли. Скоро Бауман начал настоящий непрерывный подъем, его руки и ноги находились в постоянном движении, и Уил легко поднимался по гладкой поверхности, словно его тело кто-то тянул вверх за невидимый трос.

Когда он поднялся на высоту в шестьдесят футов, солнце уже показалось из-за верхушек деревьев. Бауман увидел, как лучи отражаются от ледяной поверхности, над которой он поднялся уже на двадцать футов. У него возник соблазн повиснуть на высоте, где он находился, и дождаться, пока солнечные лучи доберутся до него. Уил предчувствовал, какое это будет наслаждение: с одной стороны — чувствовать жар солнечных лучей, а с другой — ощущать холод льда.

Он снова полез вверх, двигаясь в том же легком ритме. Остановился, оказавшись на высоте сто тридцать футов. Карниз нависал над ним. А под ним — глубокая трещина, обнажившая скалу из чистого камня высотой футов десять. Скала проходила через ледяную колонну насквозь. Уил удивился, почему не он заметил следов обвала внизу, но потом решил, что они разлетелись после столкновения с прочной основой ледяной колонны. К тому же подъем он начинал в полумраке. До него дошло, что причиной тех неясных звуков, которые он слышал накануне вечером, были треск и падение льда, наросшего по сторонам трещины.

Уил мог бы попытаться подняться и по той части отвесной стены, где на его пути был только голый гранит. Таких скал он не боялся, хотя ее отвесная часть выглядела угрожающе ровной и гладкой. Хуже было то, что ледяной нарост, образовавшийся над скалой, выглядел сейчас неустойчивым; похоже, на месте его удерживала только сила сцепления льда с гранитной поверхностью. Нарост мог бы и удержать десятерых альпинистов весом с Уила, и обрушиться от одного удара по костылю. Солнце тем временем всходило. Кисти рук чувствовали тепло лучей, и Бауману казалось, что они окунулись в теплую воду. Через десять минут, а может, даже раньше, он доберется до нависшего над ним ледяного карниза.

Бауман отклонился назад, рассматривая отвесную каменную стену и намечая линию восхождения. Увидел два выступа шириной не более гитарного грифа, которые могли бы удержать опоры для его рук, а над ними приметил трещину, в которую наверняка встанет один опорный костыль. Уил мог бы подняться на такую высоту, но ледяной карниз над ним оставался бы на расстоянии фута от самой дальней точки, куда бы он мог дотянуться рукой. Значит, ему придется прыгать, отрываясь от опорных костылей и в броске пытаясь установить все свободные костыли, чтобы достичь висящего над ним ледяного карниза. При этом рассчитывать на то, что тот удержит его достаточное время, необходимое для поиска места крепления опорного костыля, было невозможно.

Спустя два часа, когда альпинистское снаряжение было сложено, а в чашке дымился горячий кофе, Бауман подбросил кленовое полено в печь и сел за дубовый стол. Так же как и Халли, Уил быстро принимал решения, после чего никогда не оглядывался назад. Отставив чашку в сторону, он склонился над клавиатурой.

«Дорогая Халли!

Я долгое время провел в тщетных попытках придумать что-то, что можно было бы тебе написать. А сейчас решил сказать те слова, которые сами просятся наружу. Я говорил, что есть некоторые, касающиеся меня вещи, о которых ты не знаешь. Я не говорю сейчас о работе. По крайней мере, прямо.

Я раньше был женат, и у нас с женой был ребенок. Жену мою звали Арденн. А нашу дочь звали Сарой. Однажды некие люди пришли туда, где мы жили, и убили их обеих. Меня при них в это время не было, так что спасти их я не мог.

Я не собирался обманывать тебя. Только вина и стыд заставляли таить от тебя прошлое. Каждый день оно резало меня, как ножом. Вряд ли ты могла представить меня в качестве успешного отца и раньше. И этот рассказ вряд ли сможет повысить твою оценку сегодня.

Уил»

Он отправил электронное письмо, размышляя, что сильнее взволнует Халли: то, что у него была семья, или то, что жена и дочь были убиты, или то, что ему потребовался целый год на то, чтобы решиться рассказать ей об этом.

Звонок мобильного телефона застал его на кухне. Уил как раз завтракал сырыми лимонами и кроваво-красными суши-оторо.

— Что нового сегодня в БАРДА, Дон?

— Все нормально. А ты не планируешь в ближайшее время поездку в окрестности Вашингтона?

— С какой целью?

— Мне надо обсудить с тобой кое-что.

— Касающееся нашего общего друга?

Бауман опустил палочки. Он не мог придумать другой причины, по которой начальник Халли мог бы ему позвонить. И будь у Барнарда хорошие новости, он без промедления выложил бы их.

— Да, именно так.

— Буду у тебя через два часа.

Сидя за маленьким столиком, Халли наблюдала за мухой, гулявшей по одной из белых потолочных плиток. Она несказанно удивилась тому, как муха могла оказаться на Южном полюсе и, что самое поразительное, как она могла здесь выжить. Следующим, над чем она задумалась, был вопрос, не галлюцинация ли это? Потом — она начинала понимать, как полюс сводит с ума, — девушка вспомнила Чарльза Линдберга. Он превратился в легенду по той причине, что в одиночку пересек океан, но это оказалось неправдой. Строго говоря, не совсем правдой. Отец Халли был знаком с одним из детей Линдберга, и тот рассказал ему об этом полете то, что было известно лишь немногим.