Рассветный меч - Деннис Л. Маккирнан

Кутсен Йонг сидел на троне, перед ним толпились придворные и свита. Вдруг в тронный зал широкими шагами вошел посланец. Бросившись на колени и прильнув лбом к мраморным плитам пола, он ждал позволения заговорить, а когда оно наконец было дано, произнес:

— Господин мой, я принес плохую новость: наш флот уничтожен ужасным тайфуном. Никто не спасся, все погибли, в том числе и ваш отец, великий полководец Холаи Чанг.

Гробовое молчание воцарилось в тронном зале, и только из дальнего угла донесся шепот:

— Я знал это.

Этот шепот достиг ушей императора, поскольку акустика зала позволяла услышать с трона даже самые слабые звуки.

Кутсен Йонг в гневе вскочил:

— Кто это сказал?

Все посмотрели на однорукого мужчину, и кто–то произнес:

— Это же Вангу.

Дрожа всем телом, однорукий неуверенно выступил вперед.

— Привести его ко мне! — скомандовал Кутсен Йонг. Два гвардейца дворцовой стражи мгновенно подтащили однорукого к подножию трона и бросили его вниз лицом на каменные плиты. Съежившись всем телом, однорукий прижался лбом к мраморному полу.

— Ты знал это? — грозно спросил Кутсен Йонг.

— Мой господин, я знал о том, что приближается ужасающий шторм.

— И ты ничего не сказал.

— Мой господин, кто я такой, чтобы противоречить жрецам? Я всего лишь скромный рыбак.

— Скромный рыбак? — взорвалась Шакун, первая служанка, подходя к краю помоста, на котором стоял трон. — Тогда почему ты здесь, в этом дворце, куда допускаются лишь знать и придворные?

— О госпожа моя, это император пожаловал меня в придворные, после того как принял от меня драгоценный камень.

— Мне ты не давал никакого драгоценного камня! — прошипел Кутсен Йонг и поднял руку, подавая сигнал гвардейцу, стоящему близ трона с саблей в руке.

Однорукий вновь распростерся ниц перед троном и закричал, что камень был отдан прежнему императору, за что Вангу была пожалована должность смотрителя рыбного пруда.

— Бааах! — фыркнул Кутсен Йонг.

— Мой господин, подождите, — пошептал Идрал. Кутсен Йонг повернул голову к наставнику:

— Голова этого дурня недостойна оставаться на его плечах. Он несет ответственность за гибель моего флота.

— И за смерть вашего отца, — добавила Шакун.

— Да, да. Ты права, Шакун, и за это тоже, — нетерпеливо произнес Кутсен Йонг, подав знак страже оставаться на местах. — Ну, говори, Идрал.

Идрал прижал ладонь к груди, как бы извиняясь за вмешательство в действия своего молодого воспитанника, а затем обратился к однорукому:

— А что собой представляет этот камень? Опиши, как он выглядит.

Однорукий встал на колени и, уткнув глаза в пол, произнес:

— Он вот такой величины. — При этом он поднес ладонь здоровой руки к выпростанной из рукава культе, чтобы показать размер камня. — Он как лимон или как яйцо этой большой птицы, которая не может летать, она живет в саду моего господина вблизи рыбного пруда. Он почти круглый, напоминает бледный нефрит. Он светится слабым внутренним светом.

При этих словах глаза Идрала расширились.

— А где ты добыл этот камень?

— Я вырезал его из желудка шайю, а она за это лишила меня руки.

Идрал выдохнул, со свистом пропустив воздух между зубами, и обратился к Кутсен Йонгу:

— Мой господин, такая драгоценность не значится среди сокровищ этого дворца, возможно, что она похищена, — глаза Идрала сузились и стали задумчивыми, — а может быть, камень спрятан где–то здесь. Но так или иначе, он должен быть найден, поскольку я верю в него и я могу раскрыть его тайну, после чего он даст м… я хотел сказать тебе великую силу.

Кутсен Йонг, стиснув зубы и сжав кулаки, пристально смотрел то на наставника, то на первую служанку, то на однорукого:

— Пожалуй, я оставлю тебе жизнь, рыбак, до того, как найдется эта драгоценность. — Обратившись к стражникам, он приказал: — Пока посадите его под замок и следите за тем, чтобы с ним ничего не случилось. — Он обвел взглядом придворных и служителей, присутствующих в зале, и добавил: — Приведите–ка теперь жрецов, которые обманули меня, и не забудьте захватить их кривой нож — им предстоит медленная смерть через потрошение за то, что они дали мне ложное предсказание.

Далеко на западе внутри Черной горы чародеи начали припасать множество вещей, необходимых для того, чтобы отводить незнакомые ранее беды и несчастья. Никто, даже наиболее могущественный из провидцев, не мог предсказать того, что может произойти. Они лишь знали о том, что приближается Триада и что страшное бедствие обрушится на долины Валона. Поэтому они готовились, сами не зная к чему, готовились ко всему…

По крайней мере они надеялись, что делают то, что надо.

А примерно в пятистах лье[2]к западу, у разрушенной огненной горы, дрожащая земля начала успокаиваться, подземные толчки стали сходить на нет. А отверстие, ранее пробитое в вулканическом стекле и остывшей лаве, было окончательно закрыто громадными кусками спекшегося черного гранита. А затем гигантские руки начали прокладывать канал к водам, которые давали высокогорные льды. А когда холодный поток наконец потек вниз и разлился по внутренним полостям, ревущие клубы пара вырвались из–под земли, в своей неуемной ярости достигли неба и там затихли, лава, не вытекшая на поверхность, начала медленно остывать. И громадные глаза из драгоценных камней взирали на все происходящее с одобрением, поскольку до времени, прославленного на все времена, оставалось уже недолго.

ВЕСНА–ОСЕНЬ 5Э1003

(шесть лет тому назад)

Весной того года, когда Бэйру было уже девять с половиной лет, пять всадников выехали из Арденской долины: Риата сидела на поджаром сером мерине, под Урусом была громадная лошадь баэронов — гнедая, высотой восемнадцать ладоней[3], с белыми щетками за копытами; Араван восседал на горячем вороном жеребце; а Фэрил ехала на крепком темно–рыжем пони; в середине кавалькады на невысокой, но проворной и надежной лошади гарцевал Бэйр. С собой они вели еще и четырех вьючных лошадей, поскольку им предстояло долгое путешествие: они везли Бэйра к баэронам для того, чтобы привить ему любовь к земле, как это принято у них, и обеспечить ему соответствующее воспитание. Хотя Фэрил отметила, что Бэйр не нуждается в долгом обучении тому, как ухаживать за землей, поскольку эльфийское воспитание и его способность видеть жизнь во всех ее проявлениях уже обеспечили его столь обширными знаниями о путях существования и развития природы, которыми лишь немногие могут похвастаться.