Амальгама 2. Тантамареска - Владимир Торин

И Серафим, и Александр I когда-то признались друг другу, что часто видели их встречу во снах, и, однажды встретившись наяву, тут же поняли, что должны находиться рядом и передать друг другу какие-то важные тайны мироздания. Впрочем, по словам Серафима, выходило, что нет вообще никакого «наяву» и то, что они встретились, могло происходить просто во сне одного из них или совсем в другом измерении. Серафим, впервые встретив этого человека, тогда еще императора Александра I, рассказал ему о своих удивительных снах, в которых к нему приходила Богородица. Сначала Богородицу звали Эо, но потом она открыла преподобному старцу свое истинное имя. Серафиму открылись также главные тайны мироздания и великое таинство любви человеческой, которое есть всепобеждающая сила. Силу эту преподобный испытал в тот же день. Встретился преподобному старцу в лесу огромный медведь, и Серафим просто погладил его, смотря в глаза. С тех пор медведь постоянно находился где-то возле кельи преподобного и искал случая услужить старцу.

Александр тоже рассказал Серафиму о своих странных снах и о том, что неоднократно в них с преподобным старцем встречался, не будучи знакомым с ним ранее. Именно тогда и появилась у российского государя идея оставить престол и пойти по Руси в поисках истины. В следующую их встречу, через 10 лет, он уже представился Серафиму как странник Федор Кузьмич.

Как правило, ни у кельи, ни подле нее на расстоянии нескольких верст не было ни единой живой души. Но это в обычный день. Сегодняшний таковым не являлся, поскольку еще поутру из Саровского монастыря пришел отец Серафим. Отмахав по лесным тропам пять верст, иеромонах наведался, чтобы предупредить Федора Кузьмича: пусть готовится через пару часов встречать гостя.

– Не в моей власти воспретить приход самому самодержцу Российскому, – хмуро пояснил он, перебирая в руке неизменную лестовку. – К тому ж, как ты сам мне сказывал, ведомо ему, кто здесь хоронится под именем послушника Федора Кузьмича, так что худа не будет. Но допрежь того, как с братом повидаться, тебе ныне лечба купца Ермолая Собакина предстоит, не забыл?

– Я помню, – кивнул Федор Кузьмич и, замявшись, поинтересовался: – А может, если брат приезжает, отменим лечбу?

– Негоже мне от своего слова отрекаться, – покачал головой отец Серафим. – Сам ведаешь: обещано ему, так чего уж тут.

– Ну, тогда хотя бы сам ныне еще раз все проведи, – попросил Федор Кузьмич, – а то робею я что-то. Впервой же мне.

– Нет! – неожиданно жестко, почти сурово отрезал отец Серафим. – Рано или поздно надо тебе самому начинать. Мы и так уже припозднились. Про себя знаю верно: недолго мне по этой земле ходить осталось. И так уже ноги порой словно чужие. Никому не сказывал, а тебе поведаю: приходила ко мне на днях Богородица и сказывала, чтоб готовился. Я уж и так ее упросил, чтоб дозволила еще разок светлый день Рождества чада ея возлюбленного отпраздновать. Вроде уговорил, согласилась, но сказывала, что чрез седмицу опосля Рождества заберет к себе. Так что мне тебя выучить надобно.

– Как заберет?! – ахнул Федор Кузьмич, ни на секунду не допуская, что это видение святого старца – обычная галлюцинация расстроенного ума. – А-а… как же я… мы… без тебя?

Отец Серафим пожал плечами:

– Ништо, управитесь. Потому и велю: ныне и впредь быть тебе в лечбе за главного.

– А ежели у меня не получится?

– О том и мысли не допускай, – строго покачал головой отец Серафим. – Несть хуже греха, и ничего нет ужаснее и пагубнее духа уныния. Удаляй его от себя и старайся иметь радостный дух, а не печальный, ибо от радости человек может любое богоугодное дело совершить, а уныние есть грех.

Лечить купца предстояло от систематических запоев, во время которых он вытворял вовсе несуразное, вгоняя в шок не только домочадцев, но и все взрослое население уездного города Княгинино. То он выплясывал в чем мать родила на крыше своих хором, то пытался в одних подштанниках отправиться на вечерню в церковь, а уж сколь стекол побил в домах у соседей, сколько синяков наставил тем, кто его пытался утихомирить, – и не сосчитать. От такой позорной славы купец засобирался бежать куда глаза глядят, точнее, куда россказни о его похождениях еще не докатились.

Однако по здравом размышлении вначале требовалось излечиться, иначе что проку с этого отъезда? Все равно во время первого запоя и на новом месте все воочию узрят, что за человек поселился у них. Потому он и направился к отцу Серафиму. Бухнувшись в ноги старцу, он слезно молил избавить его от «беса пианаго», кой подстрекает его на всяческие непотребства.

– Что ни наложишь взамен, все исполню, – подвывал он. – А с домочадцами своими я уже потолковал, и, буде понадобится, все они готовы, подобно Елене Мантуровой, принять от тебя послушание умереть за меня.

Услышав упоминание о Елене Мантуровой, скончавшейся не далее как три месяца назад, отец Серафим досадливо покачал головой. Он перебил купца, чего никогда не делал, и, обратившись к Собакину, назвал его чадом, каковое обращение тоже было несвойственно старцу, величавшему всех просителей без исключения радостью или сокровищем.

– Да будет тебе ведомо, чадо, – сурово ответствовал он, – что я не накладывал на оную деву столь суровое послушание, но лишь вопросил ее об оном, испытуя, сколь сильно она любит своего брата, да и то не по собственному желанию, но исполняя волю небес! Брат же ее был смертельно болен, посему получилось жизнь за жизнь. У тебя же инако выходит. Жаждешь, чтоб домочадцы жизнь за твое пианство отдали.

Ерофей брякнулся перед отцом Серафимом на колени и, всхлипывая, залопотал что-то, извиняясь и продолжая просить помощи у преподобного. Видя столь искреннее выражение чувств, Серафим смягчился.

– Не я помогаю. Но Господь! – С этими словами старец возложил левую длань на пьяницу и начал размеренным тоном читать особую, придуманную им молитву, погружая Ерофея в сон. Не прошло и минуты, как глаза у купчины закрылись и он уснул. Убедившись, что все в порядке, и Собакин реагирует на гипноз легко, старец прервал молитву, разбудил Ерофея и повелел держаться неделю, не употребляя ни капли вина, а в следующий вторник приехать в его келью. Как найти ее в лесу, ему подскажут в монастыре.

Ныне как раз был следующий вторник.

Федор Кузьмич очень волновался. Ни разу до сего дня он не руководил этим процессом, ибо все делал отец Серафим. Нет, тот, разумеется, рассказывал все, ничего не скрывая, и Федор Кузьмич теоретически очень хорошо представлял, что нужно делать, чтобы проникнуть в сон Ерофея и воздействовать на сознание купца в нужном направлении. Но теория – одно, а как будет на практике – бог весть. Однако о возможности неудачи, мысли о коей, по уверению старца, подсовывает человеку не кто иной, как бес по поручению своего хозяина-сатаны, Федор Кузьмич старался не думать. Равно как и о брате, чтоб не отвлекаться.

Но именно его он и увидел в первую очередь, когда все закончилось и Федор Кузьмич, устало потянувшись, повернулся к выходу из кельи. Брат Николя, точнее, ныне уже самодержец всероссийский Николай I, стоял у входа в землянку и внимательно разглядывал своего предшественника на посту правителя великой Российской империи Александра I. В глазах его застыло странное выражение.