Живые тени - Корнелия Функе

– Что же вам угодно узнать? – прогнусавил он. Он собрал все свое мужество, чтобы казаться отважным Жуком. – Я могу вам назвать даты и места его самых важных побед.

Я знаю наизусть значительную часть переписки, которую он вел со своей сестрой Оргелюзой по вопросам наследства в Аустрии, его договор о перемирии с братом, который Фейрефис многократно нарушал, его…

Неррон нетерпеливо отмахнулся.

– Известно ли тебе что-нибудь об отрезанной руке, которую Истребитель Ведьм завещал Гарумету?

Осчастливь меня, Жучок. Скажи «да».

Но Лелу с выражением омерзения сложил губы в трубочку:

– Сожалею. О столь гротескном наследстве я никогда не слышал. Это все?

Его скошенный подбородок мелко подрагивал, от страха ли, от унижения, разобрать было нельзя. Жук натянуто поклонился и заспешил присоединиться к другим, но через два шага вдруг остановился.

– Правда, имел место один прецедент. – С миной всезнайки Лелу поправил очки, так что Неррону нестерпимо захотелось сшибить ему их с носа. – Он касался любимого слуги внука Гарумета. Означенный слуга был задушен отрезанной рукой.

В точку.

– Что же такое с этой рукой произошло?

Лелу разгладил на себе жилет, сплошь расшитый королевскими гербами Лотарингии.

– Внук Гарумета подписал ей смертный приговор. В ходе обычного судебного процесса.

– Как это?

– Ее передали палачу, четвертовали и похоронили у ног ее жертвы.

– Где?

– На кладбище в аббатстве Фонтево.

Фонтево. Шесть суток на лошадях – если только Высочеству не приспичит чересчур часто делать привалы. Бесшабашный наверняка проведет не меньше времени в Альбионе.

Голова на западе. Рука на юге.

Неррон улыбался. Он отыщет руку задолго до того, как Бесшабашный вообще разузнает, где находится голова. Все предприятие оказывалось легче, чем ожидалось. И может статься, не так-то уж оно и плохо, прихватить с собой на охоту воображалу Жука. Сам Неррон с книгами не больно-то дружил, в противоположность Бесшабашному, о котором говорили, что он свой человек в любой библиотеке от Белого моря до Ледяной земли и недели напролет корпит над старыми рукописями, если нападает на след сокровища. Нет, это не для Неррона. Он искал следы по большей части по тюрьмам, трактирам и обочинам больших дорог. Но этот надутый Жук… Неррон похлопал Лелу по тщедушным плечикам.

– Неплохо-неплохо, Арсен, – похвалил его он. – Ты только что значительно повысил свой шанс выйти из нашего предприятия живым.

По виду Лелу было непохоже, что эти слова успокоили его. Перед конюшней Луи спорил с водяным по поводу того, сколько лошадей им понадобится для перевозки его походного багажа.

– Ни слова о нашем разговоре! – прошептал Неррон Лелу по пути к остальным. – И забудь газеты, пусть даже Луи уже спит и видит свою физиономию на первой полосе. Я хочу прочесть каждую букву, которую ты нашкрябаешь о его приключениях, и, естественно, надеюсь, что моя роль там будет описана самым лестным образом.

Большинство судов, пришвартованных в гавани Дункерк, дожидались попутного ветра, чтобы отправиться в плавание по морям Зазеркалья. Бриз, гуляя между мачт, начинял воздух всем, что корабли доставляли из самых отдаленных уголков этого мира: серебристый перец, шушукающееся дерево, экзотические животные для княжеских зоологических садов Лотарингии и Фландрии… Продолжать этот список можно было бесконечно. Но на паромах, перевозивших пассажиров в Альбион, вместо мачт торчали выхлопные трубы, выплевывавшие грязный пар ветру в лицо.

Парому, на который сели Джекоб и Лиска, потребовалось вопреки всем прогнозам больше трех дней, чтобы пересечь Большой пролив, отделявший Альбион от материка. Море штормило, и вдобавок капитан снова и снова отдавал приказ заглушить мотор в надежде выследить гигантского кальмара, за несколько недель до того утащившего на дно другой паром.

Джекоба не покидало чувство, что его время убегает, как песок сквозь пальцы, а Лиска стояла у поручней и глядела поверх вскипающих волн, словно надеялась подманить поскорее тот берег. Джекоб недолюбливал морские путешествия почти так же сильно, как гоилы. Лиска же, напротив, чувствовала себя на раскачивающихся палубных досках так, словно здесь родилась. Она была дочерью рыбака. Это все, что она как-то поведала Джекобу о своем происхождении. Она рассказывала о своем прошлом еще неохотнее, чем он. Джекоб знал только, что она родилась в одной из деревень Северной Лотарингии, что отец вскоре после ее рождения скончался, мать снова вышла замуж и у Лисы было три сводных брата.

На четвертый день впереди, за морем седых волн, наконец показались меловые скалы. Они были точной копией скал в мире Джекоба, только с белых альбийских утесов на подплывающие корабли взирали семь королей и одна королева. Каждое изображение было таким огромным, что в ясный день их можно было разглядеть за много миль. Соленый воздух разъедал им лица еще безжалостнее, чем угарные газы разъедали исторические памятники другого мира. Лицо нынешнего короля скрывалось за строительными лесами: дюжина каменотесов как раз подновляла ему усы, за которые он получил прозвание Моржа.

Лиска посматривала на побережье Альбиона как на вражескую территорию. В городских театрах публика рукоплескала оборотням, умевшим на сцене превращаться кто в осла, а кто в собаку. На лисиц же на зеленых холмах охотились с таким неистовством, что Джекоб даже взял с нее обещание не носить лисью шубу на острове.

Альбион… Ханута уверял, что здесь раньше водилось больше волшебных существ, чем в Лотарингии и Аустрии, вместе взятых, но фабрики возникали на влажных от дождя лугах Альбиона стремительнее, чем в Шванштайне. Пока Джекоб вел свою лошадь между ожидавшими на пристани экипажами, ему даже чудилось, будто на близлежащих холмах у него на глазах один за другим вырастают города, так бурно развивающиеся в другом мире. Но холмы были по-прежнему покрыты заколдованными лесами, которые были ему куда больше по сердцу, чем улицы и парки, где они с Уиллом выросли. Джекоб частенько задавался вопросом, не за эту ли первозданность полюбил зазеркальный мир его отец? Или все-таки дело было лишь в том, что он мог здесь выдавать изобретения родного мира за свои собственные?

Они свернули на одну из менее оживленных дорог. Она тянулась на северо-запад через поля и луга, где с трудом верилось, что дупляки и острозубы в Альбионе сделались такой же редкостью, как и домовые-хобы (здешняя родня гномов-лесовичков), а равно чешуйчатые водяные кобольды, которых еще несколько лет назад можно было увидеть пасущимися в каждом водоеме. Последний золотой ворон торчал в виде чучела в музейной витрине, единороги остались только на королевских гербах, а в Лондре, древней столице, строились дворцы для поклонения перед новым чародейством: науками и инженерным искусством. Но целью Джекоба был совсем другой город.