Так они жили - Елена Ильина-Пожарская

— Какая гадость!

— Оставайся тогда у тетеньки, у нее, видишь, какая чистота! — с сердцем воскликнула Оля.

— Ну, полно, не сердись, давай лучше думать, как пойдем, как все это будет.

— Чего думать. Всего не удумаешь; мало ли, что в дороге бывает. Помолимся Богу да и пойдем. А там уж будь что будет.

Девочки долго толковали, что и как им взять, причем практичная Оля не раз поднимала на смех свою маленькую подругу.

На другой день, пользуясь отсутствием Аглаи Григорьевны, а вместе с нею и всей прислуги, занимавшейся своими делами, Оля перетаскала из кладовой множество одежды и выбрала себе и Жене самое подходящее.

Когда Женя увидела себя в черной куртке и панталонах, она не могла удержаться от смеха: такой она себе показалась маленькой и смешной. Полушубок ей оказался длинен и широк, но Оля уверяла, что это еще лучше, теплее будет. Зимней шапки не оказалось. Вместо нее они выбрали старенький картуз, который прекрасно держался на большом платке Аглаи Григорьевны, завязанном сзади большим узлом.

В этом одеянии, с высокими валенками на ногах, Женя представляла из себя какой-то неуклюжий тюк.

Для себя Оля достала черненькое платье и шапочку, привезенные ею из монастыря, и, повязавшись сверху черным платком, совсем стала похожа на молоденькую монашенку.

Все это девочки запрятали у себя в уголке, и теперь оставалось устроить только котомку, в чем Оля оказалась тоже большой искусницей. Она сшила ее из куска старой клеенки, лежавшей в кладовой, и пришила широкие тесемки, сходившиеся у нее на груди крест-накрест.

В котомку положили две рубашки, простое полотенце, кусочек мыла, хлеба и несколько яиц, похищенных Олей у ключницы. Женя настаивала, что надо взять зубную щетку и порошок, но подруга объявила, что этого нельзя, и сломала даже гребенку, чтобы она имела вид старого обломка.

— А то этак сразу догадаются, что ты не мальчишка, а барышня…

В этих приготовлениях прошло все утро. Девочки готовились к побегу, как к веселой игре, и ни разу не задумались насчет ожидавших их трудностей.

Деньги завернули в несколько тряпочек и положили в самый уголок котомки, причем Оля все горевала, что они не разменяны.

— Ну, да ничего. Будем больше Христовым именем пробиваться, — прибавила она. — Этак-то вернее, а то еще ограбят, как узнают, что деньги есть.

Решено было выйти из дому, как только наступят сумерки и вся прислуга уйдет ужинать в людскую.

— Ты все делай, как я, — учила Оля Женю, — что я, то и ты. Я ведь все это знаю… Из монастыря сколько раз ездила с казначейшей в город.

Выйти им удалось незаметно, и через несколько минут они очутились на почтовом тракте, ведущем в Москву.

Но проезжих по этому тракту было немного. Только под городом попалась девочкам какая-то тройка, да перегнал обратный ямщик, спавший крепко в широких санях.

Снегу было очень много, и чтобы дать дорогу проезжающим, девочкам пришлось своротить прямо в сугроб по колено в снег.

Женя, приученная теткой еще в Англии много ходить, шла довольно бодро. Но тяжелая и длинная шуба стесняла ее движения, и она скоро стала отставать.

— Ты чего? Аль устала? — спрашивала Оля.

— Нет, — отвечала девочка, не желая сознаваться, что ей тяжело идти в непривычной одежде.

Мороз крепчал. Оля, поеживаясь, заметила:

— И холодно же сегодня… Ишь, как вызвездило; ну да ничего, авось до ночлега не замерзнем.

— А где ночевать будем? — спросила Женя.

— Ночевать? Да вот еще пойдем да и попросимся в какой-нибудь деревне. Тебе не холодно?

— Какое… Жарко, даже вот дышать тяжело.

— А ты помалкивай. Вот в избу придем, так и наговоримся.

Девочки прошли еще с версту, но Жене показалось, что они идут уже бесконечно долго. Она шла все тише и тише.

Оля не раз оглядывалась на свою спутницу, но ничего не говорила. В душе она начала уже потрухивать, дойдет ли ее спутница до монастыря.

— Стой! — вдруг крикнула она, обернувшись. — Подожди, вон обоз идет, свернуть надо. Ты присядь, длинный обоз-то, долго ждать придется. Пока посиди.

Вдоль по дороге, действительно, показалась длинная лента обоза.

В то время железных дорог в России еще было очень мало, и все товары и кладь возили на лошадях. Обозы собирались огромные: больше ста подвод. Такой обоз нагонял и наших путешественниц.

— Раз, два, три… — считала Оля проезжавшие воза, где наверху, под большими тулупами, спали возчики. У десятого воза шел, закутанный в тулуп и с поднятым воротником, высокий крестьянин.

— Дяденька, дяденька! — окликнула его тоненьким голоском Оля.

Мужик остановился. Он с трудом отогнул замерзший воротник, и при свете лунной ночи показалось его все обросшее заиндевелой бородой лицо.

— Чего? Кто это? — послышался хриплый простуженный голос. — Чего тебе?

— Дяденька, я в монастырь, с братцем маленьким… Подвези нас немножко… Христа ради, хоть до ночлега.

— Подвезти? Тпру, окаянная! — окликнул он свою лошадь.

Та остановилась, а за ней понемногу и весь обоз.

— Чего там приключилось?.. Дядя Михей, ты чего встал? — послышались голоса, и к дяде Михею присоединилось еще три-четыре фигуры.

— Да вот, просят подвезти.

Тем временем поднялась со снегу Женя.

— Ого, какие разбойники к нам под дорогу вышли! — заговорил веселый молодой голос одного из мужиков.

— Дяденька, спаси вас Господи… Подвезите нас с братом, я за вас сто поклонов положу, родителей ваших помяну, — бойко затараторила Оля. — Мы ведь маленькие, не тяжелые…

— Ишь, какая богомолица выискалась, а я думал разбойники! — продолжал тот же голос. — Дядя Михей, возьмем их. Надо душу спасти, а она ведь поклоны класть будет…

Мужики засмеялись, и девочек подсадили на один из возов.

— Ну, гляди… Только не замерзните грехом, тогда уж нам за вас отмаливаться придется. Ну что? Ладно уселись?… Трогай, дядя Михей!

И обоз тронулся бесконечной черной нитью среди белых снегов.

Женя чувствовала себя как в раю, когда устроилась на сене, покрывавшем сверху кладь. Оля тоже была очень довольна своей выдумкой, и обе девочки, взволнованные и усталые, крепко заснули, обнявшись, под однообразный скрип полозьев.

— Тпру!.. Стой!.. Сюда вали!.. Сюда! — слышались голоса.

— Эй, вы, богомолы!.. Не замерзли там? Вставайте!..

Воз остановился около широко раскрытых ворот большого постоялого двора, где светился огонек, и мужики устанавливали воза.