Мимо кассы - Светлана Алешина

– Это как? – удивленно спросила Лариса, умиленно заглядывая в рот Устьянцеву.

– Что-то чуть передвинуть, что-то чуть утрировать, затуманить, – тут же объяснил Устьянцев. – Вы меня понимаете?

Лариса, слегка шокированная простотой и легкостью общения неожиданно словоохотливого любителя живописи, кивнула.

А тот продолжал с интонацией школьного учителя рисования:

– Законы геометрии здесь не всегда уместны. В живописи главное – уметь передать настроение. А для этого приходится что-то менять. Каждая удачно выверенная неточность усиливает впечатление от картины в целом. И чем больше будет подобных удачных неточностей, тем, на мой взгляд, выразительнее полотно. Это в конце концов формирует и определяет манеру художника, его стиль. А отнюдь не то, как он грунтует холст и какими кистями и красками предпочитает пользоваться. Мастер в художнике начинает проявляться тогда, когда внутри у него появляется некий стержень, который указывает направление поиска своей гармонии. Гармонии собственной души с окружающим миром. И тогда становится видно, что он любит, а чего в этой жизни органически не приемлет.

Устьянцев продолжал говорить, а Лариса на какое-то время даже забыла, зачем она сюда пришла. А когда вспомнила, то в очередной раз за время своего пребывания здесь удивилась тому, насколько не сочетались ее представления об этом человеке после знакомства с его молодцами с тем, что она видела и слышала в эту минуту.

Поначалу ей рисовалась эдакая темная личность. Невидимый, почти могущественный хозяин, отчитывающий по телефону безропотно пресмыкающихся мордоворотов, как паршивых нашкодивших недоумков.

А теперь, когда она столкнулась с ним лично, перед ней оказался образованный, обходительный мужчина, с которым было легко и просто общаться. Да и говорил-то, собственно, он один, а у нее создавалось ощущение оживленного диалога, хотя за последние две минуты она не произнесла ни слова.

Он говорил совсем простые вещи о красоте и гармонии. Говорил негромко и спокойно. Как будто помогал Ларисе выбраться из темных дебрей, куда ее коварно затащила злодейка-судьба.

При этом он совершенно не старался привлечь к себе внимание окружающих, как это откровенно делали некоторые из присутствовавших в галерее.

– Вы в общем-то правы, – вставила она. – Я мало что в этом понимаю. И мне трудно разобраться в тонкостях. Но это очень интересно, как с помощью простых приемов можно выразить сложные вещи.

– А что же вы здесь тогда делаете? – неподдельно заинтересовался Ларисин собеседник.

– Мне просто нравится смотреть, не вникая в детали, – простодушно ответила Лариса.

– Ну, в этом ничего зазорного нет, – продолжал Устьянцев с интонацией добродушного барина. – Искусство оно, так сказать, облагораживает, простите за банальность.

– Ну, если уж быть до конца откровенной, это не совсем культпоход, – призналась Лариса. – Просто у мужа моей сестры скоро день рождения, а мне не хотелось бы в очередной раз идти на торжество с чем-нибудь банальным, вроде электробритвы, парфюма или что-нибудь подобного. Тем более что он – натура незаурядная и любит сам удивлять других всякими приятными неожиданностями. В том числе и меня. Вот я и решила, что пришла моя очередь сделать что-нибудь такое… Ну, вы меня понимаете… Он сам архитектор и увлекается живописью.

– И вы решили подарить ему картину?

– Да, вы совершенно правы. Вот только я не знаю, на чем остановить свой выбор. И вообще не представляю, как все это происходит. В каких пределах может варьировать цена. – Лариса повела головой и окинула взглядом стены в полотнах.

– Не хотелось бы вас разочаровывать, уважаемая, не знаю, к сожалению, вашего имени…

– Лариса Викторовна, – услужливо вставила Лариса.

– Я – Сергей Александрович, – представился Устьянцев. – Так вот, Лариса Викторовна, не хочу вас разочаровывать, но если этот ваш родственник действительно понимает в живописи, то боюсь, что сегодня здесь достойного подарка для него вы не найдете.

– Почему?

– А потому, что это сплошь слабое подражание, – поморщился Устьянцев. – Ничего своего. Подражание всем и никому. Недоразумения. Не все, конечно, так плохо, – тут же поправился он. – Но… По-настоящему интересного я здесь не вижу.

– Жаль, – почти прошептала Лариса. – Очень жаль… И что же мне делать?

Она слегка замялась, разыгрывая роль огорошенной малоприятным известием особы, которая не знает, куда ей податься дальше.

– А вот этот Ларионов, – осторожно поинтересовалась она, – он что, действительно не очень интересный художник?

– Ну, Ларионов, как бы вам это сказать помягче… – нахмурился Устьянцев. – Он сам по себе произведение искусства. Человек умеет налаживать личные связи, производить впечатление на людей довольно-таки благоприятное. А то, что он делает… – Сергей Александрович выразительно наклонил голову набок, на лице его появилась снисходительная улыбка.

Потом он поднял ладони рук на уровень своей широкой груди и растопырил пальцы, как бы бережно поддерживая что-то, подразумевая под этим не что иное, как пустоту.

– А я слышала… – попробовала поделиться Лариса тем, что долетело до ее ушей.

– Нет, что вы, это просто пустые слова, – покачал головой Устьянцев, поняв, что имела в виду собеседница.

– Может быть, вы мне подскажете, куда бы я могла заглянуть в поисках подарка? – попросила она совета у знатока местной живописи.

– Можно, конечно, и еще куда-нибудь наведаться, но только, я думаю, этого делать сейчас не стоит. Через несколько недель здесь должны выставляться Фатеев и Прыгунов. Вот тогда вы наверняка сможете увидеть что-то по-настоящему необычное. Прыгунов – он хоть и молодой, но весьма самобытный и одаренный автор. Я немного лично знаком с ним.

– Но у меня в распоряжении всего несколько дней, – озабоченно возразила Лариса.

– Ваша идея, Лариса Викторовна, безусловно, хороша. И стоит того, чтобы попытаться воплотить ее в жизнь. Вы знаете, мы все погрязли в вещизме – все дарят друг другу часы, бумажники, авторучки с золотыми перьями, а то, бывает, и просто деньги. Ну, на худой конец – книгу. А ваша идея действительно необычна. Ведь когда вы дарите человеку произведение искусства – это не просто потраченные вами деньги, а кусочек души автора, которую он старался как мог вложить в свое детище.

– Я так понимаю, что вы все-таки что-то мне посоветуете. – Лариса продолжала беседу, надеясь, что все может пойти именно так, как она наметила.

И она не просчиталась.

– Знаете что? – вдруг оживился Устьянцев. – Не сочтите за назойливость, волокитство или какую-нибудь бестактность… Но я живу здесь совсем недалеко, в нескольких кварталах. И если вы сочтете возможным для себя, то мы могли бы обо всем обстоятельно поговорить у меня дома, и вполне возможно, нам удастся сообща что-нибудь сообразить.