РазNообразный Наполеон - Мурат Магометович Куриев

В 1966 году советский литературовед Борис Реизов написал работу «Пушкин и Наполеон». Ее есть за что критиковать. Но в самом начале своего эссе Реизов высказал поразительную по точности мысль: «Всякий раз, как исследователь обращался к теме „Пушкин и Наполеон“, он, сознательно или нет, хотел высказать прежде всего свое собственное мнение об императоре…»

Так и есть. Было и будет. Пушкин, возможно, как никто другой понимал, что категоричные суждения в отношении Наполеона невозможны. Вот главная истина, которую он нам оставил в наследство.

История большой нелюбви. Толстой

– Andrй, – сказала его жена, обращаясь к мужу тем же кокетливым тоном, каким она обращалась и к посторонним, – какую историю нам рассказал виконт о m-lle Жорж и Бонапарте!

Князь Андрей зажмурился и отвернулся.

Андрей Болконский не любил свою жену, зато ему нравился Наполеон. Тогда еще нравился. Потом Болконский жестоко разочаруется в своем кумире. История «разочарования» князя – важная часть кампании графа Толстого по развенчанию «культа героев» и человека, который и не герой вовсе, а совсем даже наоборот.

В 1857 году писатель съездил в Париж и увидел гробницу Наполеона. В дневнике он делает запись: «Ужасно обоготворять злодея». С таким настроением Толстой и приступает к работе над «Войной и миром».

Меньше всего я хотел бы впасть в морализаторство в духе самого Толстого. Он великий писатель и имеет право считать Наполеона «злодеем». В конце концов, миллионы людей и сегодня так думают. Сейчас мы впадем в отчаянную тавтологию. Среди этих многих миллионов есть миллионы тех, кто сформировал свое мнение о Наполеоне исключительно на основе романа «Война и мир».

Вот с чем я категорически не согласен!

«…Он был в синем мундире, раскрытом над белым жилетом, спускавшимся на круглый живот, в белых лосинах, обтягивающих жирные ляжки коротких ног, и в ботфортах. Короткие волоса его, очевидно, только что были причесаны, но одна прядь волос спускалась книзу над серединой широкого лба. Белая пухлая шея его резко выступала из-за черного воротника мундира; от него пахло одеколоном. На моложавом полном лице его с выступающим подбородком было выражение милостивого и величественного императорского приветствия…»

Тот самый знаменитый пассаж. Можешь не знать, что такое «лосины», а про ляжки – запомнишь. Писатель не раз еще назовет и самого императора, и отдельные части его тела «толстыми» и «жирными». В лучшем случае – «полноватыми». Не единожды упомянет про маленький рост Наполеона, вдоволь покуражится с высоты своего 181 сантиметра.

Толстой хочет, чтобы мы, вслед за ним, испытывали физическую неприязнь к французскому императору. Вы можете мне не поверить, но, когда я впервые прочитал «Войну и мир», больше всего меня поразило – употреблю это слово – отвращение, которое, видимо, вызывал у Толстого Наполеон. Я тоже был школьником, но школьником, который прочитал книгу Тарле о Наполеоне раньше, чем роман-эпопею Толстого. У меня уже имелось мнение. И я недоумевал, почему советский ученый, которому a priori положено критиковать Наполеона, с трудом скрывает симпатию к своему герою, а великий писатель при любом удобном случае демонстрирует антипатию. Я тогда мало что понимал.

Впрочем, я и сейчас не вполне понимаю, как создатель гениального «Хаджи Мурата» мог написать такую тягомотину, как «Воскресение». Но с этим пусть литературоведы разбираются.

Я, например, считаю, что лучший анализ войны в романе-эпопее Толстого сделан не литературоведом, а профессиональным военным и одновременно историком генералом М. И. Драгомировым. Эрудитом с незаурядным писательским талантом.

Драгомиров, кстати, горячий поклонник Толстого. Он даже считал, что некоторые сцены из романа стоит «включать как полезнейшие дополнения к любому курсу военного искусства». И поскольку от восхищения генерал перейдет к критике, он даже находит оправдание для писателя: «Теоретические воззрения, принадлежащие собственно автору, носят на себе отпечаток односторонности, составляющей последствие сильной стороны его таланта, то есть способности живописать отдельные явления.

Всякий живописец, для того чтобы картина была верна, должен рисовать ее с одной точки».

Драгомиров совсем не против субъективного восприятия, скорее наоборот. Только пресловутая «одна точка» не может быть истиной в последней инстанции. И если генерал ничего не имеет против пацифизма Толстого, то его описание войны вызывает у него просто недоумение. Ну как можно подняться до таких вершин, а потом опуститься до плоских рассуждений и банального морализаторства?

Хорошо, Драгомиров – генерал. Ему могло быть обидно «за своих». Послушаем писателей.

Салтыков-Щедрин высоко оценивает «мирную» часть романа и крайне негативно высказывается о «военной»: «Эти военные сцены – одна ложь и суета. Багратион и Кутузов – кукольные генералы».

Примерно о том же пишет Тургенев: «Историческая прибавка, от которой читатели в восторге, кукольная комедия и шарлатанство… Толстой поражает читателя носком сапога Александра, смехом Сперанского, заставляя думать, что он обо всем этом знает, коли даже до этих мелочей дошел, а он и знает только эти мелочи…»

Великие писатели сразу почувствовали фальшь. Употребляют один и тот же эпитет – «кукольный». Совсем не случайно!

Конечно, их не сильно волнуют, например, неточности. Они у Толстого есть. Он написал, что мундиры французских драгун синего цвета, хотя они зеленые. Назвал генерала Бельяра гасконцем, а он уроженец Вандеи. Так подобную ошибку даже историки совершают! Это все «несущественные мелочи». Как и некоторые вольности в описании перемещения войск.

На «неточности» в основном указывали ветераны войны 1812 года, хотя больше их возмутило другое.

Вот поэт Петр Вяземский и министр просвещения Авраам Норов. Оба – участники Бородинского сражения, Норов получил тяжелое ранение. Оба пришли в негодование от того, как Толстой осмыслил войну. Понять ветеранов можно: они честно сражались в войне, которая, по мнению писателя, была совершенно бесполезным занятием, в котором нет ничего героического.

Ни Тургенев, ни Салтыков-Щедрин не сражались. Их чувства Толстой не оскорбил. Они оценивают трактовку войны исключительно разумом. Вновь повторю слова Салтыкова-Щедрина: «Ложь и суета». Резковато, конечно. Но, знаете ли, чувствовать себя обманутым тоже не очень приятно. Пребываешь в полном восхищении, а потом раз – и натыкаешься на что-то, что вызывает как минимум недоумение. Нечто, что, по мнению Драгомирова, «не выдерживает даже снисходительной критики».

Пацифист Толстой имеет право ненавидеть войну, нам может нравиться или не нравиться то, как писатель «воюет с войной». А заодно с теми, кто ее олицетворяет. С Наполеоном, с генералами.

Почему генералы – «кукольные»? Да потому, что нет, по Толстому, у войны никаких законов! Успехи, неудачи – все цепь случайностей, вроде капризов погоды. Генералы и впрямь куклы в руках Судьбы. Нет среди них ни гениев, ни посредственностей.