Дело Сен-Фиакр - Жорж Сименон

Показался любопытный кортеж: два верблюда и слоненок несли полотнища рекламных афиш цирка, разбившего шатер-шапито на площади Победы.

В одной из бакалейных лавок Мегрэ заметил уже знакомую ему крестьянку: она покупала какие-то консервы, по-прежнему не выпуская руки своего рыжеволосого отпрыска.

А через несколько шагов комиссар чуть не налетел на Метейе и адвоката, которые с озабоченным видом что-то на ходу обсуждали. Адвокат говорил:

— …они обязаны его блокировать…

Комиссара они не заметили и продолжали путь к Дисконтному банку.

Если вся деловая и светская жизнь города сосредоточена на улице длиной в пятьсот метров, волей-неволей будешь по десять раз на дню натыкаться на одних и тех же людей.

Мегрэ отправился в типографию газеты «Журналь де Мулен». Административные службы и редакции размещались по фасаду здания: современные аквариумы из стекла и бетона, щедро украшенные фотоснимками из последних газет и журналов и сводками новостей, переписанными синим карандашом на длинных листах белой бумаги.

Маньчжурия. Как сообщает агентство Гавас…

Сама типография находилась в глубине темного тупика. Заблудиться было невозможно — достаточно было идти на грохот типографских машин. В полупустом цехе люди в халатах работали у высоких мраморных столов.

Подальше, в застекленной выгородке, стояли два линотипа, тарахтевшие не хуже пулемета.

— Я хотел бы поговорить с начальником цеха.

Из-за грохота машин здесь приходилось кричать что есть мочи. От запаха типографской краски першило в горле. Какой-то коротышка в синем халате, собиравший в форму набранные строки, приложил руку к уху:

— Вы начальник цеха?

— Я метранпаж.

Мегрэ достал из бумажника листочек, убивший графиню де Сен-Фиакр. Человечек поправил на носу очки в металлической оправе и вгляделся в текст, гадая, что бы это могло значить.

— Это было напечатано у вас?

— Что?

Вокруг сновали рабочие со стопками газет в руках.

— Я спрашиваю: это было напечатано здесь?

— Идемте!

Во дворе дело пошло на лад. Там было холодно, но, по крайней мере, почти не приходилось напрягать голос.

— Так о чем вы спрашивали?

— Вам знаком этот шрифт?

— Это челтенхем, девятый кегль…

— Это напечатано у вас?

— Почти все линотипы оборудованы таким шрифтом…

— А в Мулене есть еще линотипы?

— В Мулене — нет, но есть в Бурже, в Невере, в Шатору, в Отене…

— В этом документе есть какие-нибудь особенности?

— Он напечатан на выколотке, знаете, такая равняльная дощечка? Видимо, кто-то хотел придать этой бумажке вид газетной вырезки, не так ли? Однажды меня Уже просили сделать такую штуку — для какого-то там розыгрыша.

— Ага!

— Лет пятнадцать назад, никак не меньше. В те времена мы еще набирали газету вручную.

— А бумага ни о чем вам не говорит?

— Почти все провинциальные газеты закупают бумагу у одного и того же поставщика… Это немецкая бумага… Извините, мне нужно закончить форму… Понимаете, это для ньеврского выпуска.

— Вы знаете Жана Метейе?

Мужчина пожал плечами.

— Что вы о нем думаете?

— Послушать его, так он разбирается в нашем деле лучше всех нас, вместе взятых. Он немножко с приветом… Мы позволяем ему крутиться в цехе из-за графини: она, знаете ли, приятельница хозяина…

— А он умеет пользоваться линотипом?

— Гм… Говорит, что умеет.

— То есть он мог бы набрать эту заметку?

— Пожалуй, мог бы — часа за два… И то ему пришлось бы по десять раз перенабирать каждую строку.

— Случалось ли ему за последнее время сидеть за линотипом?

— Да откуда же мне знать? Приходит, уходит… Надоедает нам со своими новыми способами изготовления клише. Извините, но… Поезд ждать не будет, а мне еще нужно закончить полосу.

Настаивать было бесполезно. Мегрэ решил было вновь пойти в цех, но царившая там суета остановила его. У этих людей каждая минута была на счету. Они не ходили, а бегали. Спешившие к выходу разносчики без конца толкали его.

Наконец ему удалось переговорить с каким-то учеником линотиписта, вышедшим покурить.

— Что делают с использованными строчками?

— Их переплавляют: они ведь из свинца.

— Как часто?

— Через день. Вон, видите, плавильня находится в том углу. Но поосторожней, там жарковато.

Мегрэ отправился восвояси. Он несколько устал, а может, просто чувствовал себя слегка обескураженным.

Уже совсем стемнело. Мостовая поблекла от стужи.

Возле магазина готового платья, притопывая ногами, крутился продавец и гнусавым, простуженным голосом зазывал клиентов.

— Зимние мужские пальто из прекрасного английского сукна от двухсот франков и выше! Заходите! Вам ничего не стоит посмотреть…

Чуть дальше, у «Кафе де Пари», откуда доносился треск бильярдных шаров, Мегрэ заметил желтую машину, принадлежавшую графу де Сен-Фиакру.

Войдя в кафе, комиссар огляделся по сторонам в поисках графа, но не обнаружив его, уселся на банкетку.

Кафе было из шикарных. Трое музыкантов на эстраде настраивали инструменты, объявляя порядковый номер музыкальной пьесы с помощью трех картонок с цифрами.

Из телефонной будки доносились обрывки разговора.

— Кружку пива! — скомандовал Мегрэ официанту.

— Вам светлого или темного?

Комиссар прислушивался к доносившемуся из кабинки голосу. Однако не мог разобрать ни слова. Тут де Сен-Фиакр вышел, и кассирша спросила его:

— Сколько раз вы звонили?

— Три.

— В Париж, не так ли? Трижды восемь — двадцать четыре.

Заметив комиссара, граф, как ни в чем не бывало, направился к нему и уселся рядом.

— А вы не говорили, что собираетесь в Мулен. Я мог бы вас подвезти. Правда, машина у меня открытая, а при такой погоде…

— Вы звонили Мари Васильефф?

— Нет. Не вижу необходимости вас обманывать…

Официант, кружку светлого. Впрочем, нет. Чего-нибудь горячего, скажем, грогу. Так вот, я звонил одному человеку по фамилии Вольф. Возможно, это имя вам неизвестно, но среди ваших коллег с набережной Орфевр наверняка найдется немало таких, кому он прекрасно знаком.

В некотором роде он ростовщик. Мне и раньше доводилось прибегать к его помощи. Вот и сейчас я попытался…