Фантомы - Дин Кунц

— Голос звучал испуганно, это верно. Но истерики не было. Она хочет говорить непременно с тобой, никому другому не хочет ничего говорить. Она сейчас на третьем канале.

Брайс потянулся к трубке телефона.

— И еще кое-что, — проговорил Тал, озабоченно морща лоб.

Брайс положил руку на трубку, но не снял ее.

— Она мне сказала... — проговорил Тал. — Я просто не могу этому поверить... Она сказала...

— Ну?

— Она сказала, что там все мертвы. Весь Сноуфилд. По ее словам, единственные, кто там пока живы, это она сама и ее сестра.

Дженни и Лиза выбрались из дома Оксли тем же путем, каким попали туда: через окно.

Ночь становилась все холоднее. И опять подул ветер.

Они поднялись в гору по Скайлайн-роуд, дошли до дома Дженни и прихватили там жакетки, чтобы было не так холодно.

Потом опять спустились вниз и вернулись в полицейский участок. Прямо перед ним, на тротуаре, к бордюрному камню была привинчена деревянная скамья, и они уселись на нее в ожидании, пока придет помощь из Санта-Миры.

— Как ты думаешь, когда они сюда доберутся? — спросила Лиза.

— Ну, до Санта-Миры отсюда больше тридцати миль, причем по горной дороге с массой крутых поворотов. А кроме того, они должны еще принять особые меры предосторожности. — Дженни посмотрела на свои часы. — Думаю, они здесь будут минут через сорок пять. Самое большее через час.

— Ого!

— Это не так долго, голубушка.

Лиза подняла воротник хлопчатобумажной, отделанной шерстяной с начесом тканью, жакетки.

— Дженни, когда в доме Оксли зазвонил телефон и ты сняла трубку...

— Да?

— Кто тогда звонил?

— Никто.

— А что ты слышала?

— Ничего, — солгала Дженни.

— Судя по выражению твоего лица, я подумала, что тебе кто-нибудь угрожал или говорил что-то очень неприятное, нехорошее.

— Ну конечно, я была очень встревожена и расстроена. Когда он зазвонил, я подумала, что телефоны заработали. Но когда я сняла трубку и услышала все ту же гробовую тишину, я... во мне как будто что-то сломалось. Вот и все.

— А потом в трубке раздался гудок?

— Да.

«Наверное, она мне не верит, — подумала Дженни. — Считает, что я стараюсь оградить ее от чего-то. Что я, разумеется, и делаю. Но как передать ей ощущение, что на другом конце провода было тогда какое-то неимоверное зло? Я и сама-то пока еще не понимаю, в чем тут дело. Кто или что слушал тогда меня по телефону? Почему он — или оно — в конце концов позволило мне позвонить?»

По улице ветром пронесло клочок бумаги. За исключением этого, все остальное было неподвижно.

По луне скользнуло и прошло легкое облачко.

Помолчав немного, Лиза сказала:

— Дженни, если со мной сегодня ночью что-нибудь случится...

— Ничего с тобой, голубушка, не случится.

— Но если все-таки случится, — настойчиво повторила Лиза, — я хочу, чтобы ты знала, что я... ну... честное слово, горжусь тем, что у меня такая сестра.

Дженни обняла девочку за плечи, и они еще теснее прижались друг к другу.

— А жаль, сестренка, что все эти годы мы с тобой так редко виделись.

— Ты же ведь не могла чаще приезжать домой, — ответила Лиза. — Я понимаю, как трудно тебе приходилось. Я прочла десятка два книг о том, через что приходится пройти, прежде чем стать врачом. Я всегда знала, какой груз лежит у тебя на плечах и о скольком тебе приходится думать и беспокоиться.

— Ну, все-таки я бы могла приезжать и почаще, — проговорила Дженни.

Иногда она действительно могла бы приехать, но не делала этого, потому что не могла выносить молчаливого обвинения и укора, которые читала в грустных глазах матери; обвинения тем более задевавшего ее, что оно ни разу не было высказано вслух: «Ты убила отца, Дженни. Ты разбила его сердце, и это его убило».

— И мама тоже всегда тобой очень гордилась, — сказала Лиза.

Это заявление не просто удивило Дженни. Оно потрясло ее.

— Мама всегда веем рассказывала, что ее дочь врач, — улыбнулась при воспоминании об этом Лиза. — Иногда мне казалось, что ее друзья по бридж-клубу выставят ее за дверь, если она скажет еще хоть слово о тебе, твоих хороших отметках и стипендиях.

— Ты это серьезно? — Дженни часто заморгала.

— Конечно, серьезно.

— Но разве мама не...

— Не что? — переспросила Лиза.

— Ну... разве она никогда ничего не говорила о... об отце? Он умер двенадцать лет тому назад.

— Да, я знаю. Он умер, когда мне было два с половиной года, — Лиза наморщила лоб. — Но какое это имеет отношение?...

— Ты ни разу не слышала, чтобы мама винила меня?

— Винила тебя в чем?

Но прежде чем Дженни успела ответить, Сноуфилд стал еще больше походить на погруженное в могильную тишину и спокойствие кладбище. В городе внезапно погасли все огни.

* * *

Три полицейские машины, сверкая красными мигалками, выехали из Санта-Миры и направились мимо погруженных в ночную темень и тишину холмов в сторону высоких гор Сьерры, склоны которых были сейчас залиты лунным светом.

За рулем самой первой машины в этой идущей на большой скорости колонне был Тал Уитмен, рядом с ним сидел шериф Хэммонд. На заднем сиденье расположились два помощника шерифа — Горди Брогэн и Джейк Джонсон.

Горди был в состоянии панического страха.

Он знал, что внешне ничем не выдает этот страх, и радовался хотя бы этому. Внешне он производил впечатление человека, который вообще не умеет бояться. Он был высок, крупного телосложения, широк в кости и мускулист. Руки у него были большие, как у профессионального баскетболиста, и сильные. Казалось, он может одним щелчком прибить любого, кто станет ему досаждать. У него было довольно красивое лицо, и он это знал: женщины не раз говорили ему об этом. Но оно в то же время казалось грубым и мрачным, а тонкие губы придавали его рту жестокое выражение. Впечатление от его внешности лучше всех выразил Джейк Джонсон, сказавший как-то: «Горди, когда ты хмуришься, то кажешься человеком, который ест на завтрак живых цыплят».

И все-таки, несмотря на столь свирепый внешний вид, Горди Брогэн был сейчас панически напуган. Страх у него вызывала не опасность заразиться неизвестной болезнью или отравиться. Шериф перед выездом предупредил: есть вероятность того, что жителей Сноуфилда убили не микробы и не яды, но какие-то люди. И теперь Горди боялся, что, впервые за все восемнадцать месяцев службы в полиции, ему придется воспользоваться оружием. Боялся, что придется стрелять в кого-нибудь, чтобы спасти свою жизнь, жизнь другого полицейского или потенциальной жертвы.