Приятельница мадам Мегрэ - Жорж Сименон

— Езжайте через улицу Тюренн.

Было не поздно. Он надеялся, что у переплетчика еще горит свет. Это была бы прекрасная возможность спокойно поболтать с Фернандой, он давно собирался это сделать.

Отблеск в окне обманул его, он отпустил такси, но тут же обнаружил, что внутри темно, не рискнул стучать и двинулся в сторону набережной Орфевр, где дежурил Торранс; комиссар отдал ему распоряжения на завтра.

Когда он на цыпочках вошел в дом, мадам Мегрэ уже легла. Чтобы не разбудить ее, он разделся в темноте, но она спросила:

— Что ты узнал про шляпку?

— Ее действительно купила графиня Панетти.

— Ты видел ее?

— Нет. Но ей лет семьдесят пять.

Он лег в плохом настроении, а может, просто слишком озабоченный, и когда встал, дождь все еще шел; бреясь, он к тому же порезался.

— Будешь продолжать свое расследование? — спросил он жену, которая в бигуди подавала ему завтрак.

— А мне надо делать что-нибудь другое? — всерьез поинтересовалась она.

— Не знаю. Раз уж начала…

На углу бульвара Вольтера он купил газету; никаких новых заявлений Филиппа Лиотара, новой какой-нибудь его выходки Мегрэ в ней не нашел. Значит, ночной портье «Клариджа» был сдержан — о графине в газете речи не было.

Там, на Набережной, Люка, сменивший Торранса, получил от него инструкции, и машина уже заработала: итальянскую графиню искали на Лазурном берегу и в иностранных столицах, одновременно наводя справки о том, кто звался Кринкером, и о камеристке.

На открытой площадке автобуса, окруженный плотной завесой дождя, пассажир напротив Мегрэ читал газету. В ней был заголовок, о котором комиссар мог только мечтать.

ДЕЛО ТОПЧЕТСЯ НА МЕСТЕ

Сколько именно человек сейчас было занято этим делом? Велось наблюдение за всеми вокзалами, портами, аэродромами. Искали в гостиницах и меблированных комнатах. И не только во Франции — в Лондоне, Брюсселе, Амстердаме, Риме, искали следы Альфреда Мосса.

Мегрэ сошел на улице Тюренн, завернул в «Табак Вогезов», купил пачку дешевого табака и, не теряя времени даром, выпил стаканчик белого вина. Журналистов там не было — только жители квартала, интерес которых тоже понемножку остывал.

Дверь переплетчика была заперта. Он постучал и вскоре увидел поднимающуюся по винтовой лестнице Фернанду. Как и мадам Мегрэ, она была в бигуди, не сразу узнала его, наконец открыла.

— Я хотел немного поболтать с вами.

На лестнице было довольно свежо — она не затопила печку.

— Хотите спуститься?

Он пошел за ней на кухню, она там прибиралась, когда он оторвал ее от этого занятия.

Она казалась утомленной, в глазах ее поселилось какое-то уныние.

— Хотите чашечку кофе? Он горячий.

Он согласился, сел за стол, потом и она села напротив, прикрывая полами халата голые колени.

— Альфонси вчера опять приходил? Чего он от вас хочет?

— Не знаю. В основном его интересует, о чем вы меня расспрашиваете, советует быть с вами начеку.

— Вы говорили ему о попытке отравления?

— Да.

— Зачем?

— Вы же не велели мне молчать. Я уж не знаю, как-то всплыло во время разговора. Он работает на Лиотара, и это ведь нормально, чтобы тот был в курсе.

— Больше никого у вас не было?

Ему показалось, что она колеблется, говорить — не говорить. Но, может, ее просто усталость одолевала. Она налила себе большую чашку кофе. Должно быть, она и держалась сейчас на черном кофе.

— Нет, никого.

— Вы сказали мужу, почему перестали носить ему еду?

— Да, мне удалось его предупредить. Спасибо вам.

— Вам не звонили?

— Нет. Кажется, нет. Иногда я слышу звонок. Но пока поднимусь, там уже трубку кладут.

Он вынул из кармана фотографию Альфреда Мосса.

— Вы знаете этого человека?

Она посмотрела на фотографию, потом на Мегрэ и очень естественно сказала:

— Конечно.

— Кто это?

— Альфред, брат мужа.

— Давно вы его видели?

— Я его редко вижу. Иногда он больше года не появляется. Он ведь в основном за границей живет.

— Вам известно, чем он занимается?

— Нет, толком не знаю. Франс говорит, что он несчастный человек, которому в жизни всегда не везло.

— Он говорил вам, какая у него профессия?

— Я знаю, что он был акробатом в цирке, но упал и сломал позвоночник.

— А потом?

— Он, кажется, что-то вроде импресарио.

— Вам говорили, что его фамилия не Стёвельс, как у брата, а Мосс? Вам объяснили, почему?

— Да.

Не решаясь продолжать, она смотрела на фотографию, которую Мегрэ оставил на столе, возле чашек с кофе, потом встала, выключила газ под кастрюлей с водой.

— О многом мне пришлось самой догадываться. Может, если вы спросите Франса, он вам больше расскажет.

Вы знаете, что его родители были очень бедные, но это только часть правды. На самом деле его мать в Генте, точнее, в пригороде, пользовавшемся дурной славой, зарабатывала на жизнь тем же ремеслом, которым раньше занималась я. Мало того, она еще и пила. Я думаю, она была со сдвигом. У нее было семь или восемь детей и в большинстве случаев она даже не знала, кто их отцы.

Франс позже взял себе фамилию Стёвельс. Фамилия матери была Мосслер.

— Она умерла?

— Кажется, да. Он избегает говорить об этом.

— А с братьями и сестрами он поддерживает связь?

— Не думаю. Время от времени, и то редко, появляется только Альфред. Он, должно быть, знает и лучшие и худшие дни, потому что иногда кажется, что он преуспевает: хорошо одет, подъезжает к дому на такси и привозит подарки, а иногда бывает скорее жалким.

— Когда вы видели его в последний раз?

— Дайте-ка подумаю. Два месяца назад, не меньше.

— Он оставался на ужин?

— Как обычно.

— Скажите, пожалуйста, когда он приезжал, муж никогда не пытался под каким-нибудь предлогом вас куда-то отправить?

— Нет. А зачем бы? Они часто оставались вдвоем в мастерской, но внизу, занимаясь готовкой, я могла слышать, о чем они говорили.

— И о чем же они говорили?

— Да ни о чем особенном. Мосс охотно вспоминал ту пору, когда он был акробатом, рассказывал о странах, где жил. Это именно он почти всегда заговаривал о детстве и о матери, только так я и узнала хоть что-то.