Присягнувшие Тьме - Жан-Кристоф Гранже

Ноябрь 1994

Независимо от моей воли и вопреки всему появились признаки улучшения. Паралич отступил, истерики с рыданиями возникали все реже, стремление к самоубийству утихло. От двадцати таблеток в день я перешел к пяти и снова мог совершать молитвы, сопровождаемые, правда, невнятным бормотанием и обильным слюноотделением. Антидепрессанты в прямом смысле слова заставляют меня пускать слюни…

Я вновь обрел путь к Богу и стал удаляться от мысли простить Ему то, чему был свидетелем. Я вспомнил об одной фразе, сказанной моим наставником в Риме: «Истинный секрет веры не в том, чтобы простить, а в том, чтобы просить прощения у мира, такого, какой он есть, за то, что мы не смогли его изменить».

Январь 1995

Возвращение в реальный мир. Я разослал множество писем в религиозные организации, пенсионные фонды и монастыри, прося принять меня на любую, самую ничтожную работу. Я был готов заниматься чем угодно, лишь бы быть среди людей. Центр богословского образования в Дроме, зная о моем состоянии, положительно ответил на мой запрос. Я не скрывал своего заболевания.

Меня взяли на должность архивариуса. Несмотря на больную руку, я как могу тружусь, упорядочиваю, классифицирую. Постоянно окруженный пыльными досье и семинаристами-стажерами, я постепенно вписываюсь в среду. С помощью ежедневной горсти таблеток и визитов к психоаналитику в Монтелимар два раза в неделю я кое-как держусь. Мне удается скрывать свою депрессию, которая даже здесь – особенно здесь – вызвала бы неловкость и стеснение.

Иногда припадки возобновляются. Я дергаюсь, меня сотрясает нервная дрожь. Или наоборот, мое сознание застывает, как погасшая звезда, наступает апатия, и я пальцем не могу пошевелить. Это может продолжаться часами. Я сижу, раздавленный мыслями, которые поглощают меня целиком: смерть, потусторонний мир, неведомое… В такие минуты Бог опять умирает.

Но вот воспоминания никуда не деваются. Несмотря на все предосторожности, очередной приступ всегда застает меня врасплох. Как ни стараюсь я держаться подальше от радиоприемников, телевизоров и любых источников подобных звуков, стоит мне только заслышать помехи в эфире, как я тут же испытываю непереносимую тошноту и спазмы в желудке. «И пусть ни один таракан от вас не скроется!» Я бегу в туалет и вместе с рвотой извергаю из себя все – желчь, страх, трусость, пытаясь избавиться от них навсегда, но все заканчивается истерикой и рыданиями.

Еще один пример. Я попросил разрешения питаться отдельно от других, чтобы не слышать стук приборов, скрежет и лязг металла. Даже звук стула, передвигаемого по паркету, мысленно возвращал меня на центральную улицу Кигали: убийцы свистят и улюлюкают, а во рвах растут горы тел, которые уже невозможно сосчитать… Прежде чем начать корчиться, я испускал крик и приходил в себя уже в медчасти под воздействием транквилизаторов. Лишнее доказательство того, что я не выздоровел и уже никогда полностью не поправлюсь. Пересадка не удалась, однако не было никакой возможности извлечь инородное тело.

Январь 1996

Я ушел из центра богословия и обосновался в заброшенном монастыре в Верхних Пиренеях. Попытался разобраться в самом себе. Высшее знание. Божественный Глагол. Среди монахов я снова обретал силу, надежду и жизнеспособность. Но лишь до того дня, когда обыденность не стала мне в тягость. После всего, что мне довелось увидеть, невозможно было стоять на коленях и говорить с Небом, зная, что на земле царит ад. Здешние монахи в вопросах души были послушниками. Я пребывал в иных пределах. Я видел истинное лицо человека – с содранной кожей, обнаженными мышцами и торчащими нервами. Его неумолимую, упрямую ненависть. Его ненасытную страсть к насилию. Человека надо излечить от этого зла, я же ничего не могу сделать, живя здесь в тиши, в отдалении от мира.

Вот тогда я вспомнил о Люке.

Практически два года я о нем и не думал. Его образ и голос вернулись ко мне с новой силой. Люк всегда обгонял меня. Он всегда провидел болезненные, противоречивые, подспудные истины реальной жизни. Сегодня я вновь понял, что должен следовать его путем.

Сентябрь 1996

Так я присоединился к «Вороньему острову» – поступил в Высшую школу инспекторов полиции в Канн-Эклюз в департаменте Сен-э-Марн. Название школы объясняется тем, что каждый здесь носит форму. Мне не привыкать, ведь я носил сутану. Только теперь сутана сменилась темно-синим мундиром. Пройден первый рубеж, когда офицеры-наставники смотрели на меня косо из-за моих дипломов. Я мог бы попытаться поступить в Сен-Сир-о-Мон-д'Ор – «фабрику комиссаров полиции». По всем предметам я получал высшие баллы – уголовное право, конституционное право, гражданское право, гуманитарные дисциплины. Никаких проблем. Даже со спортом: легкая атлетика, тир, ближний бой… Жизнь аскета и вкус к лишениям сделали из меня грозного противника. К тому же в конце занятий, на стажировке, в боевых условиях в полной мере проявилось мое главное достоинство: чувство улицы. Интуитивное чувство места, инстинкт преследования, понимание психологии преступника… И особенно дар маскировки. Несмотря на мою долговязую фигуру и интеллигентную внешность, я мог, пользуясь языком, принятым в криминальной среде, пробраться куда угодно, адаптироваться и войти в доверие к любому негодяю.

Июнь 1998

В возрасте тридцати одного года я закончил Канн-Эклюз – лучшим в своем выпуске. Первое место давало мне преимущество в выборе вакансии. Через несколько дней меня вызвал к себе директор.

– Вы просите направить вас на работу в ОБПС – Отдел по борьбе с проституцией и сутенерством?

– Да, а в чем дело?

– А вы не хотите поработать в Центральном бюро? В Министерстве внутренних дел?

– А в чем проблема?

– Да мне тут сказали… Вы ведь католик, не так ли?

– Не вижу связи.

– В ОБПС вам придется столкнуться с весьма сомнительными ситуациями. – Он немного поколебался, потом по-отечески улыбнулся:

– Я десять лет проработал в ОБПС. Это очень своеобразный вид деятельности. Не уверен, что субъектам, с которыми там приходится сталкиваться, нужен полицейский с такими дарованиями, как у вас.

Я ответил ему такой же улыбкой и склонил все свои сто девяносто сантиметров:

– Вы не поняли. Это они мне нужны.

Сентябрь 1998

Я погрузился в пучину порока. За несколько месяцев мой словарный запас существенно обогатился: копрофилия– сексуальное извращение, проявляющееся в том, что человек поедает экскременты; ондинизм – сексуальное удовольствие от вида или контакта с мочой; зоофилия – я арестовал целый склад кассет, которые в комментариях не нуждаются; некрофилия – мне довелось организовывать незабываемый поход глубокой ночью на кладбище Монпарнас.

Мой дар маскироваться проявился в полную силу. Я внедряюсь в любую среду, завожу приятельские отношения с сутенерами и шлюхами, с улыбкой воспринимаю самые омерзительные извращения. Притоны любителей меняться партнерами, садомазохистские клубы, особые вечеринки… Я застаю врасплох, выслеживаю, задерживаю… Без всякого отвращения или душевного надлома. Участвую во всех нарядах: ночью – чтобы работать на улице, днем – для снятия показаний с потерпевших и выражения сочувствия проституткам и семьям жертв.