Дочь атамана - Тата Алатова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Барышня не принимают-с, у них мигрень.
— Глупая девка, — процедил граф, — твое дело — доложить. Уж меня-то примут.
— Никак невозможно, — твердея голосом, возразила Саша. — Батюшка-атаман строго-настрого запретил молодой барышне знаться с чужими господами. Они тут коротают дни в уединении и размышлениях праведных. К постригу готовятся!
Он замахнулся сердито, выведенный из себя дворовой непочтительностью, но Саша только отскочила.
— А чего это вы на чужих людей руку заносите, — завопила она, — своих лупите, а нас атаман в обиду не даст! Хоть графьям, хоть кому!
Плахов смешно вытаращил глаза, кажется, никогда в жизни он не встречался с подобной наглостью.
— М-да, — выдохнул он, — распустил Лядов челядь. И дочь его, знать, от рук отбилась. Виданое ли это дело — молодой барышне одной в деревне жить!
— А вы почем знаете, что одной? — удивилась Саша. Они ведь только вчера приехали. Неужели слухи тут носятся быстрее ветра?
Плахов не удостоил ее ответом, поднялся по ступеням и бестрепетно вошел в дом, будто его пригласил кто.
— Экая пакость, — выругалась тихонько Саша и поспешила следом.
Изабелла Наумовна, бледнея от волнения, стояла перед гостем в передней с шубой в руках. Видимо, спешила по своим делам, да так и обмерла от такого роскошества.
— Александровна Александровна? — переспросила она тонким голосом и бросила преисполненный муки взгляд на Сашу, стоявшую за спиной Плахова.
Саша поспешно схватилась за голову, кривясь, будто от боли.
— Мигрень у барышни, — с неуместным счастьем выпалила гувернантка. Кажется, мысль, что ей придется представлять воспитанницу, обмотанную крестьянскими тряпками, привела ее в ужас.
Плахов отшатнулся от ее радости, но быстро совладал с собой.
— Бумагу несите, — высокомерно обронил он. — Записку писать изволю.
Изволит он!
Саша тихонько попятилась и снова выскользнула на улицу, торопливо сворачивая к саду. Подумаешь, попоны! Лошади-то под ними обыкновенные, да у отца солдаты ездят на лучших. Да и сам граф тот еще жеребец напыщенный.
— Пакость, пакость, — приговаривала она, протаптывая дорожку по свежему снегу, — хоть бы провалился куда.
Ох, какую головомойку устроила ей часом позже Изабелла Наумовна!
— Такой обходительный господин, — причитала она, — граф! И тут наша егоза! Вот стыдоба! Стыдобище!
Саша послушала ее, послушала да и пошла к Марфе Марьяновне помогать чесать кудель. Кормилицу, по крайней мере, этот казус только рассмешил.
Михаил Алексеевич вернулся к вечеру, да не с пустыми руками. С собой он привез дородную, преисполненную достоинства женщину, которая оказалась кухаркой, перекупленной у какого-то местного дворянчика.
— А Семенович? — растерялась Саша.
— А что Семенович? — мягко переспросил управляющий. — Он ведь стряпать терпеть не может. Я его Шишкину отдал, на конюшни, а радости было — будто изумрудами осыпал. Что же вы за столько лет не спросили, к чему у человека душа лежит?
— Так не жаловался ведь…
Михаил Алексеевич тихо рассмеялся, отчего у Саши отчего-то в животе стало тепло и щекотно.
— Саша Александровна, — удивительно по-доброму произнес он, и она вспыхнула, ощутив неприличную интимность этого обращения, хотя казалось — привыкла с детства. Но так ее называли только свои и никогда — посторонние. Михаил Алексеевич будто шагнул в невидимый ближний круг, и захотелось увернуться от теплоты его голоса и спокойного, открытого взгляда. — Вот и вышло, что вы столько лет питались отравой, а человек страдал. Хорошо разве?
Она замотала головой, будто лошадь, увидевшая препятствие, чтобы отогнать чары этого мгновения.
— Михаил Алексеевич, — пожаловалась тут же, — ко мне граф прилип!
— Как прилип? — нахмурился Михаил Алексеевич обескураженно.
Она поспешно извлекла из складок поневы записку, полную витиеватостей, комплиментов и угроз совершить еще один визит на днях.
Гранин внимательно ознакомился с написанным:
— И чем он вам не угодил?
— Так ведь едва не побил, Михаил Алексеевич.
Он вскинул на нее взгляд — из туманной синевы неожиданно проступила режущая колкость льда. Ух, порезаться ведь можно!
Саша облизала пересохшие губы, ощущая себя ребенком, прибежавшим с ябедами к нянюшке.
— И как же вы позволили? — спросил он холодно. — Разве разучились давать отпор? Разве о ваших дуэлях не судачила вся столица?
— За дворовую девку принял, — торопливо пояснила она, пока лед не сковал Михаила Алексеевича совершенно. — Я ведь вон какая, — и она развела руками. — Разуверять его я не стала.
В отличие от Изабеллы Наумовны он не принялся винить Сашу в приключившихся бедах. Прищурился только задумчиво, а потом усмехнулся.
— Предоставьте графа мне, — сказал уверенно, — он сюда дорогу забудет.
— Да вы ведь поди не знаете, с какого конца за шпагу браться!
— Я с ним и без шпаги совладаю, — заверил ее Михаил Алексеевич, все еще недобро усмехаясь, — голыми руками.
И Саша — поверила.
Глава 10
Возвращаясь из уездного города, Гранин вместе с Шишкиным объехали часть пашен и лугов. Конечно, те уже были припорошены снегом, но земля все помнила.
Земля говорила с сыном травницы.
Последние сомнения оказались развеяны: Мелехов продавал на сторону большую часть хозяйского урожая, что подтвердил и городской староста накануне. А беззаботный атаман, очевидно, не утруждал себя чтением отчетов и хоть каким-то интересом к усадьбе. Он прекрасно жил на средства, которые выделяла казна на содержание его войск. Императрица, хоть и всячески отлынивала от дел государственных, безопасность границ блюла неукоснительно.
Меньше всего Гранину хотелось начинать свою службу на Лядова с доносов, ему претила мысль о том, какая расправа может ожидать Мелехова.
Однако позволять обкрадывать Лядова и впредь было невозможно тоже, и после ужина Гранин все же написал длинное письмо атаману, заодно испрашивая разрешения на постройку каменных конюшен и прикладывая стоимость их возведения. Он подробно перечислил достоинства таких конюшен, ссылаясь на мнение Шишкина, а также попросил дополнительных работников, держа в уме, что Лядовой может понадобиться дополнительная охрана, ведь кто знает, каких хлопот теперь ждать от графа Плахова.
Того самого Плахова, которого канцлер твердо решил обвенчать с Лядовой.
Это и было вторым поручением для Гранина: сделать все возможное, чтобы девица прониклась графскими достоинствами и одарила Плахова несвойственной ей благосклонностью.
Выступать в роли сватьи Гранин и прежде не собирался, а после того, что
