Достойное общество - Авишай Маргалит

На это я отвечу, что психологическое насилие, выражающееся в унижении, является насилием в самом что ни на есть прямом смысле этого слова. Очень часто акт унижения сопровождается актом причинения физической боли, в результате чего физическая травма сопутствует травме психологической. Несомненно, в сентенции мадам де Севинье содержится зерно истины, однако его оболочка легко может ввести в заблуждение. Зерно истины заключается в том, что в краткосрочной перспективе, в которой, как правило, определяется длительность физической боли, большинство людей склонны стремиться к избавлению от нее любой ценой, пусть даже ценой унижения. Однако это вовсе не значит, что человеческий выбор будет столь же очевиден в долгосрочной перспективе. Как правило, психологические травмы, наносимые посредством унижения, лечатся гораздо труднее, чем травмы, сопряженные исключительно с физической болью. Критик может парировать этот аргумент, назвав его очередным метафорическим заблуждением, ведь «сердечные раны» – вовсе не то же самое, что раны физические, равно как и «душевная боль» – это не боль в прямом смысле слова. «Унижение» обозначает иные вещи, нежели «жестокость». Однако мой ответ остается прежним: унижение не сводится к действиям сугубо символического характера и может сопровождаться причинением физической боли. Психологическое насилие есть часть того, что обозначается словом «жестокость», следовательно, высшая заповедь о необходимости искоренения всех проявлений жестокости относится и к унижению в том числе. Ниже приведен фрагмент газетной статьи (Втоптанные в грязь // Гаарец. 1991. 29 дек.), посвященной унижению новобранцев на военной базе, который иллюстрирует взаимосвязь между физическим насилием и унижением:

Оправдание человеческого достоинства от противного, то есть непрямое, в основе которого лежит идея недопустимости унижения, опирается на постулат о том, что любой вид жестокого обращения с человеком или животным есть зло. Однако только люди страдают от жестокого обращения посредством унижения достоинства – например, когда кто-то передразнивает чье-то заикание. Общество может считаться достойным, когда в нем искореняются подобного рода правонарушения, в частности связанные с унижением человеческого достоинства. В свою очередь, необходимость искоренения всех форм жестокого обращения, в том числе унижения одних людей другими, не требует обоснования, поскольку типичным примером нравственного поведения является поведение, препятствующее проявлению жестокости. На этом обоснование подходит к своему логическому концу.

Несмотря на то что неоднократно появляющееся на страницах данной книги выражение «относиться к людям по-человечески» довольно старо, это не делает его более понятным. Уточнение его значения является важной составляющей попытки разъяснить понятие унижения, поскольку унижать человека – значит относиться к нему не по-человечески. Но что, собственно, значит – относиться к человеку не по-человечески? Возможно ли такое в принципе?

Разобраться с этой проблемой можно посредством применения контрастного метода. Иначе говоря, необходимо выяснить, какие способы отношения к людям контрастируют с бесчеловечным и потенциально унизительным отношением к ним. Последнее уточнение имеет своей целью исключить случаи нечеловеческого отношения к людям, которые тем не менее не являются унизительными, например восприятие их как богов или ангелов.

Существуют различные варианты отношения к людям не по-человечески: (а) как к предметам; (б) как к машинам; (в) как к животным; (г) как к недолюдям (куда в числе прочего входит отношение к взрослым как к детям).

Есть и другой, исторически значимый вариант вынесения отдельных личностей или определенных групп людей за рамки норм человеческого общежития, а именно отношение к ним как к демонам, источникам распространения абсолютного зла, несущим в себе угрозу всему человечеству. Захлестнувшая Европу в XVI и XVII веках истерия, связанная с охотой на ведьм, является буквальным примером демонизации, то есть ассоциирования некоторых несчастных – в основном женщин – с дьявольскими силами. Не ассоциируя евреев с дьяволом напрямую, нацисты тем не менее приписывали им нечеловеческие черты и воспринимали их как абсолютное зло, чем и оправдывали свое стремление уничтожить еврейскую «расу».

Наиболее неприятным аспектом демонизации является ее взаимосвязь со злом. Обожествление – или превращение человека в бога (как в случае с египетскими фараонами) – это тоже способ исключения той или иной личности из человеческого общежития. Однако обожествление связано с приписыванием индивидууму благородных сверхчеловеческих качеств, тогда как демонизация предполагает приписывание ему отрицательных сверхчеловеческих качеств. Для демонизации характерно напряжение между двумя смыслами унижения: исключением из человеческого общежития и утерей контроля. Демонизации присуща первая, но никак не вторая из этих двух особенностей. Напротив, она часто идет рука об руку с теорией мирового заговора.

Подчас общества скорее склонны демонизировать внешних врагов, нежели собственных членов или тех, кто находится в непосредственной от них зависимости. Мои рассуждения ограничиваются поиском ответа на вопрос о том, унижает ли общество подвластных ему людей. При этом я не рассматриваю вопрос о том, должно ли достойное общество воздерживаться от унижения своих внешних врагов (например, в рамках военной пропаганды). Таким образом, в соответствии с моим определением достойное общество не может использовать свои институты с целью демонизации зависящих от него людей. Я также считаю необходимым добавить без привлечения какой-либо дополнительной аргументации, что достойное общество должно ограничивать унижение внешних врагов – например, оно не должно дегуманизировать их посредством демонизации.

Необходимо четко разграничивать отношение к людям как к вещам и отношение к ним, как будто бы они вещи. В первом случае «овеществляющий» людей субъект реально верит в то, что объекты его «вещного» отношения на самом деле являются определенного рода вещами. Во втором же случае «овеществляющий» относится к человеческим существам как к вещам, но при этом отдает себе отчет в том, что в действительности они таковыми не являются. Аналогичную четкую грань нужно провести между отношением к людям как к машинам и отношением к ним, как будто бы они машины, или отношением к людям как к животным и отношением к ним, как будто бы они животные.

Несомненно, человеческие существа одновременно являются и вещами, и животными, и даже машинами, но вместе с тем люди – это не просто вещи, не просто животные и уж тем более не просто машины. «Относиться к людям как к вещам» – значит относиться к ним как всего лишь к вещам. То же распространяется и на другие категории, приведенные выше.