Сестра Груня - Валентина Васильевна Путилина

Наша 14-я пехотная дивизия переправлялась на лодках на другой берег. И Скобелев с нами. Турки осыпали нас пулями со всех высот. Только к утру удалось закрепиться на другом берегу Дуная. Отступили турки, но бой не кончался. Наши стрелки засели в виноградниках и оттуда стреляли по неприятелю.

Тут я и увидел Скобелева. Идет по винограднику прямой, в белом кителе, пулям не кланяется. То к одному стрелку подойдёт, то к другому, скажет два-три слова, подбодрит и дальше следует. Всех обошёл, как простой ординарец, передал приказ генерала Драгомирова о наступлении. Храбрый человек, не прячется от опасности! Солдаты ему верят, в огонь и воду идут за ним. Он, видишь, как говорит? «Стрелять последними должны мы, а не противник». Сам всегда идёт первым, а уходит последним.

Вот он каков, Михаил Дмитриевич! — с гордостью проговорил Тимофеич и молодцевато подтянулся, будто почувствовал себя вновь в боевом строю, перед взором самого Скобелева. Славного «генерала в белом».

ПЕТРАНА

Лошади чуть замедлили ход и устало поднялись на пригорок, откуда открывалось большое кукурузное поле. Проехали его и очутились меж двух холмов, в маленьком посёлке. И сразу их санитарную повозку окружили местные жители. Они улыбались и что-то громко говорили. Оказалось, приглашают в гости. Да так настойчиво и сердечно, что нельзя было не откликнуться на приглашение.

— Давайте остановимся, — решила старшая сестра. — Ведь от всей души просят. Зачем обижать людей?

К Груне подбежала девочка лет девяти, протянула цветок и быстро сказала что-то.

— Детка, милая, как тебя зовут? — спросила она маленькую болгарку и погладила по голове.

Девочка взглянула на неё преданными глазами, силясь понять, и огорчённо произнесла:

— Не разбирам те, не разбирам, — и прижалась к ней.

Высокий седой старик наклонился к девочке и повторил ей по-болгарски Грунин вопрос:

— Как се назваш?

Девочка вся засветилась улыбкой и крикнула:

— Петрана! Огнянова Петрана! — Показала на старика: — Дядо Бойчо Огнянов. — И, уже совсем осмелев, сказала, подбежав к молодой женщине: — Мама. Димитрица.

— А меня Груня зовут, — сказала Груня.

— Груня! Груня! — нестройно повторили рядом.

Все кругом старались говорить как можно понятней: аккуратно подбирали слова, по многу раз толковали одно и то же. И Груня не заметила, как исчезли её подруги и ездовой Тимофеич.

— Где они? — растерянно оглядываясь, спросила она.

Ей показывали руками: там, мол, там. Она поняла, что их увели к себе домой соседи.

Петрана крепко взяла Груню за руку и настойчиво потянула к своему дому. Сама раскраснелась, глаза горят, тёмные волосы раскинулись по плечам красивыми локонами. «Какая пригожая», — залюбовалась девочкой Груня.

— Молим те, молим, — повторяла приглашение и мать Петраны.

— Много те молим! — просили её в дом все.

Она сразу поняла, чего хотят от неё. «Молим», конечно, значит «просим», а «те» — и в Матрёновке говорят так. И уже без перевода понятно слово «много». Петрана с гордым и счастливым видом повела гостью к дому. Красивый дворик, сад, в доме чистота. В углу рядом с иконами стояло небольших размеров знамя с золотым львом. Под такими знамёнами отряды болгарских повстанцев вели борьбу за освобождение от турецкого ига.

На столе в одно мгновение появились незнакомые Груне блюда: банница — слоёный пирог с брынзой, фаршированный перец, кукурузный хлеб, баклажанная икра. На закуску персики, дыня, сливы, виноград.

— Ешь, ешь, — угощают Груню все. И вперемежку с русскими словами — их немного знает дед Петраны — объясняют: — Хороший нынче урожай, давно не было такого.

— Добре́, добре́,— согласно подтверждают за столом. И вновь в один голос начали ей что-то втолковывать.

Рядом сидит Петрана, глаз не спускает с гостьи из России. Груня и сама не знает, отчего так, но вдруг она начала улавливать значение непонятных слов. Будто знала их раньше и забыла, а вот теперь вспомнила наконец.

— Разбираш ли ме? — допытывалась хозяйка, которая пыталась объяснить, как жилось им под властью турок.

— Разбирам, разбирам, — уверяла по-болгарски Груня. — Аз разбирам.

Оно и не сложно было разобрать. Скажут «турчин», и на лице ужас и ненависть, сразу понятно — про турок разговор. Скажут «русин», «рускиня», «дядо Ваньо» — и на лице улыбка. Как же этого не разобрать! А слово «аз» слышала ещё в Петергофском госпитале от Недялки — что значит «я».

«Сгинуло лихо? Сгинуло! Дядо Ваньо пришёл! Свобода!» — нужен ли здесь перевод? Только вслушивайся. Настраивайся сердцем и умом, чтобы услышать. И Груня трепетно вслушивается, впитывает смысл слов, их звучание и вознаграждается за это. Как старые знакомцы предстают перед ней болгарские слова, только в непривычной для них одежде. Даже странно, как можно было их не узнать с самого начала.

— Разбирам! Разбирам! — восклицает она, счастливая тем, что почти всё понимает. И как после встречи с учительницей из Севска, с тёткой Устиньей, Добрым человеком, подумала: «Господи, какие же хорошие люди! Век бы не расставалась с ними!»

А всех милее ей девочка Петрана. Ласковая и добрая, совсем как младшая сестрёнка Анюта. Но внешне такие непохожие: Анюта голубоглазая, беленькая, как ромашка, и спокойная, а Петрана быстрая, в глазах огоньки горят. Только улыбаются обе девочки одинаково ласково. Все цветы алые, все дети милые, и русские и болгарские.

Вынула своё драгоценное зеркальце, Егоров подарок, и отдала Петране. На долгую память.

Быстро пролетело время в гостях, пора в путь. И так позволили себе поблажку, почти час гостевали. Придётся нагонять время в дороге.

Опять у дома собрался народ. К Груне подошла старушка в чёрном платке и быстро что-то проговорила. Понятными были лишь слова: «Добре госпожице». Зато без слов всё было ясно, когда старушка погладила её по лицу и поцеловала в румяную щёку.

Подвода тронулась.

— Спасибо! Живите долго и счастливо! — громко крикнула на прощанье Вера.

Её слова подхватили мальчишки и, прыгая, повторяли на все лады:

— Живите долго и счастливо! Долго! Счастливо! — И бежали вслед до края посёлка, поднимая облака пыли.

РУССКИЕ СОЛДАТЫ

Чем ближе к Горному Дубняку, тем оживлённей становилось на дороге движенье. На сильных конях проскакал отряд кавалеристов. Лишь пыль взвилась над дорогой. Медленно двигалась артиллерия. Пушки на дубовых колёсах, обитых железом, на стволах ярко выделяются клейма — в них город Санкт-Петербург. Вот откуда прикатили!

Из-за поворота вышли солдаты в тёмных мундирах и тёмных фуражках. За спиной тяжело нагруженные ранцы, на плече ружьё. Вид усталый: много вёрст отшагали. Впереди офицер с длинной саблей. Он вдруг скомандовал:

— Запевай!

Запевала, лихо сдвинув на затылок фуражку, начал с ходу: