Правдивая история Лилли Стьюбек - Джеймс Олдридж

— Замолчи, Тилли, — прикрикнула девушка, открывая старую дубовую дверь.

— Здравствуй, Лилли, — проговорил я.

— Здравствуй, — ответила она. — Входи.

Лилли была в твидовой юбке и исландском джемпере — я знал, что он дорогой, но непонятно почему вдруг почувствовал себя слишком разодетым, хотя не мог же я прийти сюда без пиджака.

— Дороти уже здесь, — предупредила Лилли, однако я тут же забыл о ее подруге, потому что с увлечением принялся рассматривать залу, устланную коврами, где стояла одна из тех статуэток, о которых часто злословили в городе. Это была стройная обнаженная девушка, балансировавшая на валуне, будто вот-вот взлетит в небо, в порыве отчаяния она стиснула голову руками. Я едва не опрокинул ее, отпрянув от Тилли, который решил обнюхать мои блестящие ботинки и не переставал ворчать, пока Лилли опять не прикрикнула на него.

— К нам редко приходят гости, — пояснила девушка.

В зале стоял полумрак, поэтому рассмотреть ее было трудно, но все же я заметил вазу с цветами (потом разглядел, что она стоит на подставке из венецианского стекла) и три большие картины кисти неизвестных мастеров, о которых я знал лишь то, что это «постимпрессионизм», «абстракция» и «французская школа».

— Ничего особенного, — бросила Лилли, когда я задержался на минутку перед полотнами.

— А мне интересно, — тихо ответил я.

— Не теряй попусту время, — поторопила Лилли, и вместе с окончательно признавшим меня Тилли — он подпрыгнул к моей руке, ожидая ласкового шлепка, — мы вошли в комнату, которую я принял за гостиную.

Она была большая, квадратная, в дальнем конце стоял сервированный стол овальной формы, накрытый тонкой дамасской скатертью, на которой красовались китайский фарфоровый сервиз, десертные ножи, вазы с конфетами и пирожными.

Меблировку гостиной составляли также сервант, маленькие столики, кресла с подголовниками и высокие светильники — все из красного дерева. Две обнаженные девушки, из черного гранита, застывшие на скромных пьедесталах, дополняли убранство. На полу лежал шелковистый персидский ковер, а над камином висел большой написанный маслом портрет старого мистера Дэлглиша в сорочке со стоячим воротничком. Фотографии, картины и objets d'art[9]занимали стены; мне показалось, что вся гостиная напоминала викториано-эдуардинский салон в стиле «арнуво»[10].

— Добрый день, Кит, — поздоровалась пожилая леди.

— Добрый день, мисс Дэлглиш, — ответил я.

Французские каминные часы пробили пять.

— Ты пунктуален, — отметила мисс Дэлглиш, — и это просто замечательно для мальчика твоего возраста. Терпеть не могу, когда опаздывают.

— Я старался изо всех сил, — сказал я, натянуто улыбнувшись. Мне было здесь не по себе.

— Привет, Дороти, — весело поздоровался я, увидев улыбающуюся Дороти.

Она продолжала улыбаться, заговорщицки кивая головой; по-моему, ни у кого в нашем городе не было такой улыбки. Она приветствовала меня, дружески подбадривала, помогала преодолеть стеснительность — ведь Дороти считалась своей в доме мисс Дэлглиш, а я пришел сюда впервые.

— Садись вон там, — указала мисс Дэлглиш на тяжелое викторианское кресло, — это единственное мужское кресло в гостиной, в нем любил отдыхать мой отец.

Я утонул в огромном кресле и принялся наблюдать за Лилли и мисс Дэлглиш. Я встречал их вместе только на улице и, естественно, не знал, о чем они беседовали, как жили в доме за высокой оградой; впрочем, их непростые отношения всегда бросались в глаза, и уже через две минуты, проведенные в гостиной, я почувствовал, что Лилли и мисс Дэлглиш не отказались от прежней борьбы: Лилли неизменно отстаивала самостоятельность, и власть мисс Дэлглиш распространялась на нее лишь настолько, насколько позволяла сама девушка. Я думал, что уж сегодня-то Лилли будет очень сдержанна, но по непринужденности, с какой она бросила на кушетку свое гибкое тело, я понял — это ее место, ее дом.

Мисс Дэлглиш поинтересовалась, как поживают мои родители.

— Когда соберешься уходить, Кит, — сказала она, — не забудь, пожалуйста, напомнить, чтобы я передала фрукты для твоей мамы.

— Спасибо, мисс Дэлглиш, — ответил я.

— Лилли позовет меня к чаю, а сейчас я ненадолго покину вас, — проговорила пожилая леди, вставая с кресла. Я тоже поднялся.

— Скажи Тилли, — пусть идет со мной, — обратилась к Лилли мисс Дэлглиш, — а то он начнет таскать со стола бутерброды.

— Ступай, ступай, Тилли! — приказала Лилли. — Ступай в другую комнату.

Песик продолжал лежать возле Лилли, и она легонько пнула его ногой. Но Тилли не слушался, тогда Лилли взяла его за ошейник и подтолкнула к мисс Дэлглиш, которая, не оглядываясь, направлялась к выходу. Через открытую дверь я мельком увидел библиотеку; когда Тилли выскочил из гостиной, пожилая леди затворила дверь, и мы остались одни.

Я все еще не мог освоиться, и Лилли постаралась подбодрить меня:

— Не дергайся, Кит. Ты пришел на обычный чай.

— Мама думала, что на самом деле у вас будет обед.

— Только не сегодня, — ответила Лилли. — По воскресеньям мы обедаем поздно.

Я бы, пожалуй, слегка растерялся в обществе двух девочек, но они облегчили мне жизнь, непринужденно болтая то со мной, то друг с другом. Нам было о чем поговорить: приближались экзамены, и мы стали оживленно обсуждать, нужны ли они или лучше их отменить. Я терпеть не мог экзаменов, а для обеих девушек они были словно свежий ветер в знойный день. После грядущих испытаний нам оставалось проучиться еще год, и я догадался, что Дороти хочет коснуться наших планов на будущее. Именно тогда она впервые сказала о том, что собирается постричься в монахини.

— Ты — в монахини? — удивился я.

Дороти была веселой толстушкой, которая выглядела так, словно мечтала лишь о замужестве и детях. Ее плотное сбитое тело, казалось, было предназначено для счастливого материнства, поэтому все мы считали, что Дороти вскоре выйдет замуж за приличного молодого человека и наживет с ним в благополучии с полдюжины ребятишек.

— Да, в монахини, — смеясь, ответила Дороти. — А почему бы и нет, Кит?

— Откуда я знаю. Просто не могу представить тебя монахиней.

И тут я вдруг понял, что ошибался. Хотя Дороти и была сотворена для счастливого материнства, она же больше других девушек в нашем городе подходила для непорочной жизни и служения Господу. Я уже не сомневался, что Дороти Мэлоун станет настоящей монахиней.

— Я почему-то так и думала, что ты пострижешься, — проговорила Лилли. — С тех пор, как мы дружим, я…