Последнее падение - Дориана Кац

происходит после него (а может и одновременно с ним). То, чего так сильно боятся все спортсмены.

Боль.

В тот момент я ощутила первую волну. Резко и во всём теле сразу. Абсолютно каждая косточка отдалась натянутым напряжением. А все старые раны — открылись вновь.

— Со мной всё хорошо, — я натянуто улыбнулась. — Мне нужно вернуться. Продолжать, идти дальше.

— Нет никакого дальше, Каролина. — Она подошла ко мне максимально близко, а после склонила мою голову себе на грудь. — По крайней мере, не сейчас. Ты не готова. Прошу, пойдём. Я передам тебя в руки матери. Кто знает, что ты можешь с собой сотворить.

И в этот — самый неподходящий момент — у меня полились слёзы. Неконтролируемые слёзы.

Я проявила слабость на глазах у окружающих нас людей. Теперь каждый из них знал какая я жалкая. Это непростительно.

«Ирина Владимировна будет недовольна.», — подумала я.

Но Славянской было уже всё равно, она тоже плакала.

Вторая яркая болевая вспышка. И она намного сильнее предыдущей. Я столько лет не чувствовала боли, и вдруг она так резко вернулась. Что-то действительно было не так. Поясница горела, а колени вообще онемели.

Мой мозг судорожно пытался связать кусочки воедино, но каждый раз натыкался на новую болевую вспышку и моё отстранённое сознание.

Да, всё верно. Я всё ещё там. Я вижу ликующую публику, государственный флаг и плакаты, много плакатов. Нужно вернуться, иначе меня дисквалифицируют. Всё в порядке. Там на трибуне Татьяна, я нахожу её среди толпы. Этот ярко неоновый зелёный кардиган, связанный для неё моей мамой в качестве новогоднего подарка, я узнаю из тысячи. Рядом с ней все мои друзья. А точно ли все? Вот этого я не знаю, просто не помню.

— Да пропустите вы меня! — завопила Совинькова, вырывая меня из мыслей. — Я член сборной страны! Дайте пройти! Видите, что на бейдже написано?! Лина!

Я оторвала голову от груди Славянской, чтобы посмотреть в сторону Татьяны. Она не одна. За её спиной стоит Кирилл, крепко держа её за руку. Она в безопасности. Он выведет её из этого шумного места.

— Там Таня, — говорю я Славянской. — Мне нужно идти. Иначе меня дисквалифицируют. Я просто растерялась. Не собралась. Родные стены, ответственность. На меня все рассчитывают. Я испугалась. Но я всё исправлю. Обещаю, Ирина Владимировна.

— Каролиночка, послушай же меня, — она вытерла своими маленькими ладошками мои непрекращающиеся слёзы. — Ты уже не соберёшься. Сейчас ты не можешь продолжать. У тебя не хватит сил. Ты не в себе.

— Да, что происходит? — не унималась Татьяна, где-то посреди поглотившей нас толпы. — Каролина! Что случилось?

Когда Совиньковой и Трубецкому удалось пробраться к нам поближе, дорогу им преградил Русаков.

— Не сейчас, Татьяна. Я объясню вам всё позже.

Таня явно начинала закипать. Она за меня переживала, я это знала.

За эти годы у нас с ней установилась ментальная связь, теперь мы могли понимать друг друга без слов.

Однако Трубецкой прижал её к себе и предостерёг:

— Не нужно. Нам всё объяснят.

— Но, Кирилл…

— Танюша, без «но». Виктор Станиславович чётко дал понять, что сейчас неподходящее время.

Однако, даже после уговаривающего взгляда Кирилла, Татьяна не успокаивалась.

Я не виню Трубецкого, что он совсем не пытался узнать причину произошедшего, как делала это Татьяна. Кирилл привык к жёсткой дисциплине. Если ему сказали «потом», это значит потом. Если сказали «нельзя», то это значит нельзя. Другого быть не может. Особенно в период соревнований. Татьяна же напрочь забывала про любую сдержанность, всегда попадая в неприятности.

Поэтому мне в голову пришла потрясающая идея (так мне показалось на тот момент). Я решила их взбодрить, натянув себе на лицо умиротворённую улыбку.

Хотелось бы сказать, что это действительно пошло им на пользу. Но нет. Я только ещё сильнее их напугала.

Славянская довела меня до запасного выхода и, как обещала, передала в руки матери.

Мама с полнейшим непониманием приняла меня в свои объятья. Видимо она хотела что-то спросить, но главный тренер не дала ей такой возможности.

— Давайте без вопросов, Варвара, — Ирина Владимировна посмотрела на моё обмякшее тело. — Не при её ушах. Я всё объясню по телефону. Спасибо, что так быстро отреагировали. И да, запомните. Она не виновата. Это не по её желанию всё так получилось. Она хотела идти дальше, а я ей не позволила. Я слишком хорошо знаю, чем это закончится. Удачной вам дороги, — за её спиной материализовался Русаков с моей спортивной сумкой. — Спасибо, что собрал всё, Витя.

Мама приняла мои вещи и повела меня к машине.

— Спасибо вам, Ирина Владимировна. Я позвоню.

Славянская лишь сухо кивнула и отправилась обратно, туда, куда мне уже было не суждено вернуться — под купол ледового дворца спорта.

Спотыкаясь, я кое-как добралась до входной двери. За всю долгую поездку до дома, мама не проронила ни слова. Такое чувство, что она вовсе забыла, что я сидела на заднем ряду нашей миниатюрной машины. И это ещё сильнее загоняло меня в чертоги разума.

Впоследствии она признается, что она не знала какие слова стоит говорить в подобной ситуации. Для неё это стало таким же шоком, как и для меня.

— Может хватит молчать! Не хочешь что-нибудь спросить? Накричать, сказать, что разочарована!? — я облокотилась на дверь, не давая матери вставить ключ в замочную скважину, и стала выжидать. — Скажи же, что я самое большое разочарование в твоей жизни! Давай!

— Каролина, милая, успокойся, — она нежно обхватила меня за плечи. — Я не представляю насколько тебе больно. Но понимаю, что тебе необходимо выплеснуть весь негатив. Давай для начала зайдём в квартиру, там всё и обговорим.

Очутившись в коридоре, я окончательно размякла. Сил говорить совсем не осталось.

Мама это предвидела. Что-то промямлив себе под нос, она отправилась на кухню. А я оказалась на диване. На котором, как мне показалось, я просидела двое суток.

Когда она вернулась с чашкой горячего чая, я холодно спросила:

— Это нормально по-твоему?

— О чём ты, милая? — она подняла одну бровь, отпив из своей чашки, а мою поставив на столик перед телевизором.

— Ты оставила меня тут одну на два дня!

— Каролина, меня не было ровно три минут. Золотце, тебе нужно прийти в себя. Хочешь я принесу успокоительное?

Мне действительно требовалось лекарство. И на мой зов пришла третья вспышка боли.

Ведь именно боль — это лучшее лекарство для спортсмена.

Моё лицо исказилось, а по телу прошлась холодная волна. Мама присела рядом со мной и сжала мою ладонь.

Я потерялась. Потерялась в пространстве и времени. Мне хотелось вернуться, сделать глоток свежего воздуха, но