Удивительные приключения запредельно невероятной, исключительно неповторимой, потрясающей, ни на кого не похожей Маулины Шмитт. Часть 1. Мое разрушенное королевство - Финн-Оле Хайнрих

– Включай, – говорит дед, и я нажимаю на пуск.

Сажусь на свой любимый стул напротив Генерала, мы едим эклеры и молчим. Я не знаю, с чего начать. Столько всего надо сказать и спросить. Дед громко смеётся и наливает себе кофе. Я наливаю себе молоко, мы обмениваемся ухмылками, Генерал добавляет мне в чашку чуток кофе, а я ему – молока.

Потом дед закрывает глаза и вслушивается в музыку. Локти он поставил на стол, голову положил на руки, нахмурился, кивает в такт, губы изображают все инструменты оркестра разом. Видно, как на руках у Генерала встают дыбом длинные пепельно-седые волоски.

– Ах, – вырывается у него, и я знаю: в этот момент деда охватывают вспоминания о ней.

– Я помню, – говорит он, – всё помню… Её шутки. Её глаза. Маленькое ловкое тело, губы, и запах солодки, и аромат аниса.

Это он про мою бабушку, я её не знаю, она – мама Того Человека, но он тоже её никогда не знал.

– Я скучаю, – говорит Генерал, – скучаю по её быстрому сердечку.

Тогда, давным-давно, во Франции, она услышала, как он играет на маультроммеле во дворе за блинной, тихонько обошла дом и встала рядом, а потом начала подпевать, притопывать и прихлопывать. Потом они потанцевали, совсем недолго, и это стало началом их невероятной истории. Её кульминация на данный момент – это, собственно, я. Так утверждает Генерал, он пишет мне это в письмах и на открытках ко дню рождения.

– Дед, – говорю я.

Генерал выныривает из недолгих грёз и смотрит на меня.

– Что ты сказала? – переспрашивает он.

– Пока почти ничего. Но надо многое обсудить… Вот ты вообще-то ещё шеф?

– Шеф? Да никогда я не был шефом!

Генерал мотает головой, борода с малюсеньким опозданием мотается вслед за ней.

– Точно?

– Точно. Я к такому не приспособлен. Шефом быть? Ни-ни-ни!

– Но ты ведь мог бы кое-что сказать своему сыну?

– Ясное дело, ты ж меня знаешь, у меня всегда есть что сказать.

– Нет, я имею в виду – ты ведь можешь ему приказать? Ты же его отец и к тому же Генерал.

– И приказать могу, ясное дело. Только он меня не послушает. Даже когда маленьким паршивцем был, вроде тебя, – и то ничего не слушал.

– Жаль… – говорю я.

– Тебя что-то тревожит, Паулина?

– Даже не знаю, с чего начать.

– Ну, я в таких случаях всегда начинаю где-то с середины. Потом рассказываю почти до конца, перепрыгиваю к началу, а когда никто уже не соображает, что к чему, – вот тут как раз самое место грандиозному финалу. Может, так попробуешь?

Я улыбаюсь Генералу и говорю:

– Меня пригласили на день рожденья.

– Отличное начало, с самой середины, прям дух захватывает, – рычит Генерал.

– Ну да, и я не знаю, что подарить.

– Ха, так это проще простого! Ты – Маулина, Принцесса Мауляндская, тебе полагается дарить всякие мауштуки, – говорит Генерал.

Он отодвигается от стола, разворачивается на стуле, наклоняется, будто чайник, из которого осторожно наливают заварку, – и медленно поднимает левую штанину.

На середине икры у него затянуто что-то вроде ремешка, за который засунуты маультроммели – очень-очень маленькие, очень маленькие, просто маленькие и побольше. Пальцы Генерала перебирают их, как в танце, потом выхватывают один – крошечный, серебристый. И прежде чем штанина опускается обратно, Генерал уже склоняется над столом, поближе ко мне, и между нашими носами посверкивает мауштучка.

– Вот этот, – басит Генерал, довольно усмехаясь. – Возьми его. Исландский, китовая кость, подарок твоего прапрадедушки.

Засовываю маультроммель в карман. Пункт первый выполнен.

– Мама заболела, – говорю я.

– Да, – говорит Генерал.

– Что?! – вскрикиваю я. – Ты знаешь?

– Я подозревал.

– Как это?

– Я замечал, что она как-то странно двигается. И папа твой про это говорил.

– Тот Человек, – поправляю я.

– Тот Человек?

– Твой сын.

– А, ну да.

– А мама тебе про это говорила? – спрашиваю я.

Генерал прячется за чашкой.

– Это правда серьёзная болезнь, – говорю я. – Такая серьёзная, что скоро маме нужно будет инвалидное кресло. И от этой болезни она когда-нибудь… ну ты понимаешь…

– Умрёт, – говорит Генерал. И я киваю.

Считаю вдохи-выдохи, которые делает Генерал. В голове такое ощущение, будто в ней кто-то на флейте играет, причём неумело.

– У троих человек из десяти, – вдруг заявляет Генерал и поднимает указательный палец над головой, – у троих из десяти хоть раз в жизни были глисты, а они даже не подозревали об этом. Пятерым из десяти время от времени снятся жуткие овощи, так что они плачут от страха. Двое из ста надевают в душ надувные нарукавники. А один из одного – умирает. Так уж устроена жизнь.

Он прищуривается, глядя на меня, и достаёт из нагрудного кармана стёклышко, похожее на половинку от очков, это называется монокль. По словам деда, он достался ему в 1963 году…

Дед глядит на меня через монокль.

– Тебе страшно, – говорит он.

Я сижу не шевелясь.

В магнитофоне шуршит пустая плёнка, потом раздаётся щёлк! – и кассета закончилась.

– Ты боишься. За маму. За себя. За весь мир. Так ведь, правда?

– Ну да, – говорю я и помешиваю своё молоко с капелькой кофе. Потом начинаю болтать ногами под столом, туда-сюда, туда-сюда, ступни шаркают по полу. Вот бы случилось чудо, вот бы разом нарушились все правила, а все проблемы просто исчезли. Но у меня предчувствие – ничего такого не произойдёт. От этого грустно, по-настоящему, очень-очень грустно. От того, что я ничего не могу сделать, от того, что я слишком слаба, чтобы отвоевать обратно Того Человека и Мауляндию, чтобы прогнать болезнь.