Тайная страсть Гойи - Екатерина Лесина

— Живи, кто тебе мешает?

— Она!

— Лукреция. — Диего подошел к сестре и встряхнул ее. — Очнись. Да, ты можешь отказаться от этого брака. Можешь вообще оставить тетушкин дом. И куда ты денешься? В наше старое имение? Помнишь его? Конечно, помнишь… Наш дом еще существует. Правда, там нет прислуги, которая будет нянчиться с тобой. И платья твои придется оставить. И драгоценности. И кому ты будешь нужна?

— Ты злой! — Лукреция топнула ножкой.

— Пускай. Если думаешь, что я стану тебя обеспечивать, то… Да, стану. Но не так, как Каэтана… И мужа найду, если после сегодняшнего скандала найдется хоть кто-то, кто захочет взять тебя в жены. А нет, то и в монастырь отправлю…

— Ты… ты не посмеешь!

— Почему?

Она замолчала, прикусив губу, а потов внось закричала:.

— Он старый! И отвратительный! Да меня от одного его вида мутит… И если он ко мне прикоснется…

— Прикоснется. И ты не просто снесешь это прикосновение. Ты будешь делать вид, что любишь своего супруга и господина.

Диего закрыл глаза.

Нет, ему не нравилось то, что приходилось говорить. Но дорогая сестрица слишком долго жила, не задумываясь о том, как живет и что ждет ее в будущем.

— Послушай… Каэтана вовсе тебя не ненавидит. Но что ты будешь делать, если завтра нас попросят оставить этот дом? Да, у меня есть немалое состояние, однако я вовсе не собираюсь тратить его на наряды. Или на карточные долги. Я… Когда-нибудь я все же женюсь. — Это Диего произнес неуверенно, ибо перспектива грядущего брака вовсе его не радовала. — И надеюсь, что моя супруга подарит мне детей, которые и унаследуют эти деньги…

…так будет правильно.

— Поэтому, Лукреция, я, конечно, не брошу свою семью вовсе без средств, но…

— Я поняла, — ответила она иным, сухим тоном.

— Хорошо. Тогда ты, быть можешь, поймешь, что твой будущий супруг, который столь тебе ненавистен, очень и очень богат. И наследников не имеет… Возьми себя в руки, Лукреция. И постарайся вести себя так, чтобы он полюбил тебя. Тогда ты ни в чем не будешь знать отказа. А когда супруг умрет, ты унаследуешь его состояние. Если сподобишься родить сына, то точно унаследуешь.

Лукреция прикусила губу.

— Послушай. — Диего присел рядом и обнял сестру. — Вдовы, как ты знаешь, куда более свободны в своих поступках и действиях. Да, сейчас ты можешь позволить себе многое, а сможешь — еще больше… И всего-то нужно — потерпеть.

— Тебе легко говорить! Терпеть придется не тебе, — зло ответила сестрица и тут же, вскинувшись, добавила: — Хотя, дорогой Диего, ты же в свое время вытерпел немало. Ради наследства. Так говорят!

— Кто?

Кровь прилила к щекам Диего, и он, никогда не поднимавший руки на женщину, испытал огромное желание залепить сестрице пощечину.

— Какая разница? Диего, не хмурься… — Лукреция странным образом повеселела. — В конце концов, оно ведь того стоило, верно?

Отвечать Диего не стал.

Мануэль сам отыскал Диего.

— Здравствуй, братец, — сказал он нарочито бодрым тоном. — Вижу, ты уже готов… предстать.

Он был слегка пьян, а потому хамоват больше обычного. И приобняв Диего, Мануэль сдавил его плечо.

— А у меня к тебе дело… важное.

— Денег не дам.

Мануэль скривился.

— Послушай… в последний раз!

— Прошлый раз был последним. И позапрошлый. И до того каждый раз, когда у тебя случаются долги, Мануэль, ты клянешься, что это в последний раз. Но мне надоело. И Каэтане надоело, что ты тратишь ее деньги, будто собственные.

— Вот, значит, как?! — Темные глаза Мануэля нехорошо блеснули. — Нажаловалась? Старая стерва! Значит, ее деньги? А по какому праву она считает эти деньги своими? Распоряжается, тратит. Ты говоришь, что я трачу много? Но мои долги — это мелочь по сравнению с тем, что тратит она! Того и гляди вовсе нас без наследства оставит!

И в голосе его было столько искреннего возмущения, что Диего поразился: неужели брат и вправду полагает, будто имеет какие-то права на состояние Каэтаны?

— И не сдохнет никак… Вот посмотришь, мы останемся ни с чем!

— Уходи!

— Значит, ты не поможешь родному брату? — деловито осведомился Мануэль. — Обречешь его на позор?

— Порой я жалею, что я твой брат.

— А уж я как жалею! Не будь тебя, я бы попал в этот дом. И тут уже… Хотя и ты, дорогой чистоплюй, не растерялся.

— Уходи!

— Что, Диего, неприятно слышать правду? А меж тем я все о тебе знаю!

— Ты не знаешь ничего.

— Да неужели? — Мануэль не желал уходить. — Скажи-ка, сложно было окрутить старого извращенца? Ничего, Диего, я понимаю, на войне все средства хороши, а кто ему яд дал? Ты или женушка, когда сообразила, что вот-вот случится скандал?

Диего не собирался бить брата.

Как-то так получалось, что он изначально избегал стычек с Мануэлем, отчего тот уверился в собственной силе и ловкости. И потому удар этот стал для него неожиданностью. Мануэль не удержался на ногах, засипел, хватаясь за живот.

— Т-ты…

— Завтра ты уберешься из дома. — Диего не испытывал ни тени раскаяния, напротив, глубочайшее удовлетворение. — И сделаешь так, чтобы ни я, ни Каэтана больше о тебе не слышали.

— Ты еще п-пожалеешь. — Он с трудом, но поднялся. — Вы оба пожалеете!

— Потом был вечер… обыкновенный, как мне казалось поначалу. — Диего устал, то ли от самой истории, то ли от того, что много говорил, и теперь речь его была глухой, неторопливой. — Каэтана, как я уже говорил, блистала. Она, потом я понял, что она выпила чуть больше обычного, а потому и вела себя несколько смелей… Она будто желала показать, что все еще молода. Потом этот поединок… Танец… Новая пассия Франсиско была танцовщицей… Нет ничего безумней, чем попытаться победить танцовщицу в танце. Но Каэтана думала, для нее нет ничего невозможного. И она проиграла, конечно. Но не потому, что танцевала хуже. Нет, она была великолепна. Только устала. А та девушка… На ее стороне была молодость. И гости рукоплескали этой победе. Все они стали свидетелями позора Каэтаны. Она же пыталась представить все, как шутку, но я видел, что ей было вовсе не до смеха. Она не просто была огорчена. Она была раздавлена этим проигрышем, но она держала лицо. И пыталась развлекать гостей, не обращать внимания на смешки… Потом она повела всех осматривать мастерские. Тетушка с таким восторгом рассказывала о своих подопечных. О том, сколь много талантливых людей ей посчастливилось встретить в свое время, о том, что и ее имя, быть может, увековечат наряду с авторами шедевров. И не только имя, но ее саму полотна запечатлеют на века. Потом разговор зашел о красках. И Каэтана сказала, что работать с ними опасно, ведь многие краски чрезвычайно ядовиты…